Казачий дух

— Может быть, он всю жизнь носил бы тебя на руках.

— Не сомневаюсь, только на эти руки он натянул бы колючие рукавицы, — молодая женщина презрительно усмехнулась, и снова черты ее лица сломала судорога.

Захарка покусал конец уса, затем достал из-под ремня походный ножик, которые терские казаки носили вместе с кинжалами, провел подушечкой большого пальца по его острию. Он заглянул жене в зрачки, расширенные от внутреннего страдания, и спросил:

— Потерпишь, милая? Я хочу выковырнуть этот свинцовый подарок, он тебе ни к чему.

— А это не больно? — с надеждой повернулась она к супругу.

— Сначала поболит, а потом полегчает, — не стал обманывать казак. — Буду стараться достать пулю побыстрее.

— Доставай, — согласилась Ингрид, она освободила руку от одежды. — Как говорят станичники, двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Захарка крикнул младшему своему брату, сидевшему на козлах, чтобы тот остановил лошадей. Когда карета замерла на месте, он вытащил из кармана серники, прокалил на огне конец лезвия и наклонился над раной. Буалок уже держал над плечом молодой женщины светильник, вынутый из своего гнезда. На лица обоих мужчин легла печать сосредоточенности, в углу притаился Петрашка, перед этим ввалившийся в салон. Казак промокнул кровь на плече жены куском материи и раздвинул острием края раны. В глубине ее тускло блеснула пуля, зажатая мышечными тканями, она добралась почти до кости. Это было самое неприятное ранение, потому что свинец при малейшем движении терся о кость, вызывая невыносимую боль. Ингрид постанывала, ресницы у нее трепетали пойманными бабочками. Захарка обхватил ее плечо пальцами и сдавил так, что женщина вскрикнула и невольно оглянулась на него. Он подцепил пулю концом лезвия, она подалась с трудом, опутанная живыми волокнами. Казак еще сильнее впился ногтями в кожу супруги, одновременно погружая острие вглубь раны. На миг показалось, что такие испытания для молодой женщины будут не под силу, но она лишь прикусила нижнюю губу и уперлась лбом в грубую обшивку кареты. Скоро ее мучения закончились, Захарке удалось расшатать кусок свинца, после чего он выдернул его теми же ногтями.

— Вот и все, моя дорогая женушка, — сказал он, вытирая пот рукавом камзола. — Посмотри, чем хотел угостить меня Виленс, да попал этой пулей в тебя.

— Этот негодяй не остановился бы ни перед чем, — подтвердил Буалок, облегченно переводивший дыхание вслед за свояком. — Если бы он расправился с тобой, то пощады никому бы из нас не было.

— Он понял, что ничего не добьется, — покривился Петрашка, до этого молча следивший за четкими действиями Захарки. — Зря ты, братука, оставил его в живых, он еще нам о себе напомнит.

Захарка достал из мешочка щепоть пороха, смочил его слюной и приложил к ране, снова принудив Ингрид издать вопль негодования. Он как заправский санитар обмотал ее плечо куском материи, оторванным от подкладки камзола, и только после этого укутал молодую женщину в шубу. Затем посмотрел на Петрашку и негромко сказал:

— Пусть напоминает, если желает забыть про свои рубцы…

Край неба стал светлеть, а лошади продолжали нестись с той же скоростью, которую набрали вначале пути. Вдали показались зубчатые стены дворцов и костелов столицы Королевства Шведского города Стокгольма. Карета вкатилась на окраину и застучала колесами по булыжной мостовой в направлении морского порта. Остался позади Гамластан, старый центр города, с Королевским дворцом и собором святого Николая. Скоро за домами раскинулось море, седое от пенных гребней на крутых волнах. Оно было стального цвета, с нависшими над ним тяжелыми облаками, готовыми разродиться колючим снегом. Петрашка направил лошадей вдоль береговой линии, выискивая глазами торговую пристань. Он здорово продрог и мечтал забраться в салон кареты, чтобы отогреться. Но кораблей, готовых отплыть к теплым берегам Франции, все не было видно. Тем временем Ингрид, прикорнувшая на плече у Захарки, встрепенулась и обвела салон затуманенным взглядом. Она не отошла еще от переживаний, которые довелось ей испытать, но боль утихла, дав молодой женщине возможность немного отдохнуть. Словно вспомнив о чем-то, она повернула голову к французу:

— Месье Буало, вы по прежнему считаете, что драгоценности, которые оказались на мне, тоже были украдены у месье де Месмезона из французского городка Обревиль?

— Конечно, дорогая Ингрид, — пожал плечами кавалер. — А что вас здесь смущает?

— Только одно, когда мы с Виленсом рассматривали у него в шкафу пять диадем, он обмолвился, что лишь две из них работы Николо Пазолини. Остальные принадлежали другим ювелирам. Но самой редчайшей из творений итальянского мастера, с загадочным рисунком из драгоценных камней, в его коллекции не оказалось. И он не знал, где она может быть.

— Наверное, Виленс хотел ввести вас в заблуждение, а сам надел на вашу голову именно эту диадему, — усмехнулся француз. — Если хотите, я могу вам продемонстрировать это изделие и кое-что о нем рассказать.

Он согнал с лица остатки дремоты, потом вытащил из кошеля раритет и поставил его ребром себе на колени. Драгоценности, вправленные в золотую основу, принялись взрываться искрами, они осыпались на пол и гасли на нем, не оставляя следа. Буало повернул изделие так, чтобы собеседники могли обратить внимание на переднюю часть, имевшую расширение. Он взялся тыкать пальцами в камни, расположенные ввиде квадрата, с крупными бриллиантами сверху и снизу и с огромным рубином в середине.

— Вот смотрите, в диадему вставлены десять бриллиантов, по пять с каждой стороны и весом по пять карат, — пустился он в подробные объяснения. — Два бриллианта по десять карат находятся спереди изделия, где оно имеет расширение. Один вверху, а другой внизу, видите? Между ними закреплены два граната по тридцать карат каждый и два сапфира такого же веса, расположенные крест-на-крест. То есть, один гранат и один сапфир напротив друг друга, а под ними один сапфир с одним гранатом. В самую середину мастер вложил рубин в пятьдесят карат весом.

Ингрид потянулась рукой к изделию, на ее лице не поломалась ни одна черточка. Видимо, с изъятием пули, ушла из раны и сама боль:

— Разрешите взглянуть на это произведение искусства поближе? — попросила она.

— Пожалуйста, мадемуазель, — передал ей сокровище Буало. — Я знаю то, о чем говорю, потому что кроме рассказов моего дядюшки месье де Ростиньяка, я воспользовался еще и нужными справочниками.

Молодая женщина, не перестававшая изучать диадему с пристальным вниманием, вдруг перебила рассказчика:

— Простите, месье Буало, а вы уверены, что в середине квадрата находится рубин?

— А что-же это такое? — немного опешил француз. — Вы хотите дать этому камню другое название?

— Это гранат, дорогой мой друг, — с сожалением покривила губы собеседница. — Уверяю вас, что это так.

— Не может быть!..

Буало вернул раритет себе и впился глазами в центр квадрата, брови у него неспешно поползли вверх, а подкрученные усы наоборот стали опускаться вниз.

— И еще одно, вы попутали названия камней, образующих сам квадрат, — продолжала Ингрид открывать завесу над тайной изделия.

— Простите, мадемуазель, я вас не совсем понимаю, — машинально отозвался кавалер.

— Два камня по углам никакие не гранаты, а самые обыкновенные авантюрины красного цвета, — беспощадно расставляла все по своим местам молодая женщина. — А два других не сапфиры, а простые аквамарины, более дешевые.

— Вы хотите заявить, что это подделка? — совсем сконфузился француз, видно было, что он теряет почву под ногами. — Но я и сейчас утверждаю, что диадема самая настоящая.

— Я еще не все сказала, месье Буало, — откачнулась на спинку сидения Ингрид, она прикрыла глаза, затем потерла виски пальцами. — Присмотритесь повнимательнее к бриллиантам, вправленным по всей окружности изделия, и вы обнаружите, что это не что иное, как горный хрусталь.

У кавалера отвисла нижняя челюсть, он надолго застыл, уставясь в пространство невидящим взглядом. Захарка, не проронивший за время разговора ни слова, настороженно покосился на кошель за его поясом, он подумал о том, что остальные раритеты тоже могут не представлять из себя ничего ценного. Вполне возможно, что и кардинальская цепь с медальоном всего лишь символы власти какого-нибудь бургомистра из заштатного шведского городка.