Посредник

– Не говори гоп, – поморщился Славик. Толчея на лестнице и мрачные рожи королевских латников вгоняли его в уныние. Никак не получалось ощутить себя участником далеко не рядового исторического события; неужели все поворотные моменты истории сопровождаются сутолокой, тихими ругательствами, запахом лука и перегара? Тоже мне, цвет французского рыцарства! – О полном успехе пока говорить рано…

Филипп, видимо, и сам не ожидал застать магистра в одном исподнем – Жак де Моле, вот диво, спокойно почивал в угловой комнате башни! Монашеской аскезой тут и не пахло – медвежьи шкуры на полу, подсвечники чистого серебра, пушистые сарацинские ковры, дорогие итальянские кувшины (явно не с водой!), курильницы для благовоний. Ничуть не скромнее, чем прежний кабинет короля во дворце Консьержери! Однако король – владыка мирской, а не предстоятель монашеского ордена, в самом названии которого святым Бернаром Клервосским утверждено слово «бедный»! Бедные рыцари Храма Соломонова, бедные… Незачем тамплиерам пуховые перины, бархат и золотые кубки!

Ногарэ вошел в пышные покои первым. Сразу за ним Филипп, герцог де Бургонь, казначей де Руа. Остановились у порога, пропуская вперед Герарда Кларенского.

Навстречу, с обширного ложа поднялся бородатый старик. Из всего облачения только нижние штаны и белая рубаха до колен.

– Что?.. Что вам здесь нужно?

– Мессир Жак де Моле, – тяжело сказал канцлер. Эту фразу он вытвердил наизусть загодя, не без удовольствия стократ повторяя ее про себя. И вот час пробил: – Я, хранитель печати королевства Французского, представляющий светскую власть, по требованию Священного Трибунала ныне обязан взять тебя под стражу вплоть до решения Sanctum Officium об освобождении или же преданию духовному суду по имеющимся обвинениям…

– Обвинениям? – повторил магистр. – Обвинить меня как лицо духовное и иерарха Церкви, приравненного к архиепископу, вправе лишь Святейший Папа. Объяснитесь.

…– Главная обязанность Трибунала инквизиции состоит в том, чтобы защищать дело и честь Бога против хулителей, чистоту Святой католической религии против всякого зловония ереси, против всех, кто сеет схизму, будь то в учении или в лицах и делах ее. Нам подобает всегда бодрствовать на страже неприкосновенности Церкви и прав Святого апостолического престола, – в свою очередь выступил брат Герард, произнеся обязательную каноническую формулу. Всё должно выглядеть законно, в полном соответствии с церковным правом. Иначе придирки на процессе неизбежны. – Властью всемогущего Бога Отца и Сына и Святого Духа и властью нашего сана мы смиренно просили короля Франции оказать вспомоществование Трибуналу в расследовании твоих, магистр де Моле, прегрешений, приписываемых многочисленными свидетелями такожде и иным братьям-рыцарям Ордена Храма…

Филипп не стал дослушивать – ему было достаточно лично удостовериться в том, что соперник повержен и соприсутствовать при падении человека, равного в могуществе, а то и превосходящего таковым, иных королей христианской Европы.

Сквозь толпу протолкался Гуго де Кастро, подбежал к Ногарэ, тихонько сообщил, что тюрьма в подвалах башни Тампль перешла в руки службы прево, но, оказывается, подземелье многоуровневое – несколько храмовников заперлись в нижнем помещении и открывать не желают, уговоры на них не действуют.

Что делать, ваша светлость?

– Идемте, мессир сержант…

Вскоре Филипп с приближенными оккупировали зал капитула Ордена, организовав штаб, куда стекалась вся информация о происходящем. Занять кресло магистра его величество отказался, не то по брезгливости, не то из суеверия – если де Моле предался дьяволу, лучше будет поостеречься. Сам арестованный временно оставался в верхних покоях: ему позволили одеться и заперли в комнатке для прислуги, выставив у дверей караул.

Деятельный брат Герард настоял на немедленном обыске в кабинете – все шкатулки, тубусы, книги, любые записи должны быть рассортированы и описаны братьями-доминиканцами. Основным архивом можно заняться позже, все самое интересное магистр должен был хранить у себя.

– Вам пока здесь делать нечего, я за прослежу за изъятием документов, – преподобный подозвал Ивана. – Бери под команду братьев-мирян и полдесятка сержантов прево, дуйте в башню Цезаря. Бегом. Надеюсь, ее уже захватили… Там часть казны и вся финансовая отчетность, ни один пергамент не должен пропасть, уяснили? Особое внимание к векселям и закладным. Когда организуешь надежную охрану, возвращайся – работы невпроворот.

Общее население Тампля, от братьев Ордена до скотников и золотарей, составляло чуть более тысячи человек, Филипп взял крепость силами четырех сотен военных, которым было настрого указано: под стражу должны быть взяты все. Все, за исключением нескольких госпитальеров – рыцарей-иоаннитов следовало вежливо попросить переждать бурную ночь в церкви, а затем с миром отпустить в их командорство, расположенное в городе.

Главным врагом нападавших была ночная тьма – факелов не хватало, при нараставшей суматохе могли возникнуть стычки между отдельными отрядами, не опознавшими своих. Ногарэ, запоздало сообразивший ввести хоть какой-нибудь отличительный знак, передал через вестовых приказ – всем повязать белые шарфы или повязки на руку, – но где взять ткань? Потому единственным отличительным знаком пока оставался возглас «Vive le Roi!», действовавший безотказно.

Пробиться к башне Цезаря, отстоявшей от донжона Тампль на полкилометра, оказалось сложнее, чем казалось изначально. Спас проснувшийся в Иване «сержантский инстинкт» – Жан де Партене во всей красе показал, на что способен. Такими и должны быть командиры среднего звена – отчаянно-смелыми, умеренно-рассудительными и наглыми как танк.

Но было и что-то другое. Пришедшее извне, человеку обыкновенному не присущее.

Потустороннее.

…– Вы что, мать вашу, творите?! – взревел мессир де Партене, ткнув факелом в морду бородатому бургундцу, тот едва успел отшатнуться. – На виселицу захотели, скоты?!

Сцена на углу одной из внутренних улочек Тампля была до смешного будничной: четыре телеги, нагруженные бочками и готовые к отправке поутру, верные слуги герцога Юга, решившие проверить, что внутри, выбившие деревянную пробку и обнаружившие неиссякаемый источник живительной влаги… Почему бы не причаститься? Вино у тамплиеров преотличное!

Соображения Вани понятны: эти засранцы скоро напричащаются так, что по обычному солдатскому веселью и по ребячьей игривости что-нибудь непременно подпалят. Так красивее, да вон у тамплиерской винокурни через дом крыша соломенная – так займется, любо-дорого посмотреть!.. Зачем, спрашивается, королю эта дурацкая винокурня?

Бородач вытер рот ладонью и уставился на Ивана угрожающе. У бесцеремонного мирянина за спиной десяток, но и бургундцев столько же. Эти без доспехов, а у нас кольчуги. Мы при кондотте герцога, а они кто такие? Так или иначе все грехи спишутся!..

– Хорошо подумал? – ощерился Иван, и Славик в очередной раз увидел превращение хорошо знакомого человека в подобие демона: лицо меняется настолько, что Ваню не узнать, в глазах пульсирует темное синеватое пламя, вены на шее вздулись. – Ударь. Чего ждешь? Ну? Давай!

Бургундец медленно потянул меч из ножен, но вдруг хлопнул ладонью по эфесу, загнав клинок обратно. Увидел то же, что и Славик – этот не просто убьет не задумываясь, но еще поначалу выпустит кишки, наступит на них сапогом, разорвет и заставит жрать собственное дерьмо. У него взгляд чудовища, не человека. И наводящая дрожь полуулыбка беса, готового утащить в ад грешную душу.

Страшно.

Иван очень-очень медленно достал из ножен дагу, шагнул к загипнотизированному бургундцу и мгновенным движением всадил узкое лезвие под челюсть, снизу вверх. Так, что острие наверняка показалось бы из затылка, не будь он скрыт шлемом.

Выдернул, стряхнул кровь. Низким басом сказал остальным:

– Это был грабеж. Приказ карать не сходя с места. Еще кто-нибудь желает?.. Прочь с дороги, мразь!