У королев не бывает ног

Посреди этого фантастического беспорядка, на прелестном шелковом коврике, стояло дорогое кресло для клиентов почище с резными подлокотниками и обтянутое позлащенной кожей. Из сравнения этого редкостного образчика мебели и неприглядной кучи хлама, в центр которой кресло было помещено, возникало ощущение, что беспримерный хаос мастерской алхимика не столь уж необходим, а до некоторой степени подстроен умышленно, с расчетом поразить воображение простачков, которые могли сюда заглянуть, и дабы утвердить их во мнении, будто перед ними — мастер, владеющий тайнами черной магии; впечатление это в значительной мере соответствовало действительности, ибо пан Янек был не настолько состоятелен, чтобы все время предаваться трудам над Великим творением, он еще добывал и средства к существованию, работая над чем придется. До сих пор самой большой его удачей было изобретение так называемого Смарагдового эликсира, который он приготовил по древним халдейским рецептам и с помощью которого Его Величество император в свое время смогли избавиться от известной немочи деликатного свойства, что принесло пану Янеку герб: серебряное гнездо наседки на золотой курьей ножке, окруженное красным полем, и дворянский титул. К сожалению, император, себялюбец и гордец, оговорил право пользования эликсиром лишь для себя одного, пригрозив пану Янеку, что ежели тот не сохранит тайну снадобья, то он обойдется с ним более чем круто — даст указание святой инквизиции поинтересоваться деятельностью алхимика, что для пана Янека практически означало застенок и смерть на костре. Ну, а поскольку только дворянским титулом сыт не будешь, пан Янек Кукань из Кукани вынужден был бродить по тропкам скользким и недостойным его амбиции — а именно изготовлять снадобья для сведения веснушек и нежелательных волосков, что имело славный сбыт при дворе, и замазку для горшков, которую покупали у него странствующие ремесленники; наделять советами добряков, боготворивших его как мага и волшебника; они приходили, чтобы он погадал им по стеклянному шарику или по руке, либо отчеркнул в календаре дни, когда им подвалит удача, и приобретали у него лекарство от мора, сглазу, зачатий, бородавок и невезенья в картах. Навещали его и будущие роженицы, чтобы он предсказал, кто у них родится, — для этой цели он брал граненый хрусталь; подвешенный над животом женщины, хрусталь поворачивался вправо — если под сердцем мать носила сына, и влево — если должна была родиться девочка; заглядывали к нему и владельцы усадеб, дабы с помощью ивового прута он отыскал им воду.

Однако ныне, когда в плотно запаянной колбе созревал цветок философического золота, заявлявший о себе страстно ожидаемым явлением красного оттенка, проглядывал конец этим досадным и унизительным мучениям и, напротив, близилось время, когда, как говорилось в одной английской комедии той эпохи [1], пана Янека станут обмахивать страусовыми перьями, десятью в одном опахале, и подносить кушанья на агатовых блюдах, изукрашенных золотом, смарагдом, сапфирами и рубинами.

ГОМУНКУЛУС

Как легко догадаться, время появления на свет Петра Куканя падает на год 15**, либо на 15**, или даже на 15**, когда, если нам не изменяет память, француз шел походом против испанца, который, насколько мы можем разобраться в той неразберихе, воевал также и против турка, а тот — в свою очередь — против Угрии, откуда до земель наших рукой подать, так что от этого у нас царили и страх, и стенание; итальянец меж тем был на ножах с французом, отбивавшимся от англичанина, поляк сражался с татарвой, немец точил зубы на Данию, причем католики изничтожали протестантов, а протестанты — католиков, когда моровые поветрия сменялись эпидемиями оспы, когда земля рассыхалась от зноя, когда губили ее проливные дожди и наводнения, а люди стонали под бременем растущих налогов, и все в один голос твердили, что такого мерзкого столетия на белом свете еще не бывало, а того, что выпало на долю нынешнего поколения, не доводилось переживать никакому другому.

Но это так, между прочим, ибо пан Янек Кукань из Кукани философски пренебрегал общей суетой и был далек от склоки, и скряжничества, и страхов, и зависти, а всей силой недюжинного своего ума сосредоточился на Великом творении. Как уже сказано, Великое творение вступило в свою завершающую стадию, только вовсе не было ясно, как долго эта последняя стадия продлится — один ли день, неделю, месяц или больше; ученые книги, толкующие о поисках Философского камня, в этом пункте, равно как и во множестве иных, до отчаяния разноречивы и туманны, но сходятся в одном: оказывается, в этой заключительной, завершающей фазе созревания Философского камня ему нужно уделять особливое внимание. Так что пану Янеку ничего не оставалось, как бодрствовать, не спускать глаз, поддерживать огонь, верить, уповать и надеяться.

Терпеливо выполняя все эти предписания, алхимик тешил себя волнующими рассуждениями о совмещении во времени двух рождений, коими он был осчастливлен и творцом коих являлся, — о рождении драгоценной материи, которое теперь свершалось у него на глазах, и о рождении сыночка, благополучно состоявшемся; чуть захмелев от сознания двойного отцовства, ученый даже позволил себе одну, несколько фривольную мысль, и строго сжатые губы его изогнулись в радостной усмешке: насколько же легче произвести на свет ребенка, чем изобрести Философский камень.

Мысль эта была не только фривольной, но — в конечном счете — могла показаться даже и безумной, ибо ученый таким образом приравнивал одно к другому два события, не имевшие меж собой ничего общего; в случае рождения ребенка можно было рассуждать о рождении в полном и изначальном, исконном смысле этого слова, а в случае Философского камня — лишь в смысле переносном. Но на самом деле это не так, — ведь и Камень претерпевал истинные муки рождения, ибо и он, словно дитя, возник не иначе как путем обручения и смешения двух начал — мужского и женского. Мужское начало представлено тут Философской серой, что, разумеется, не имеет ничего общего с серой обычной: потребная ученому сера была с трудом добыта из чистого золота, являющего собой овеществление тепла, заключенного в земле, и пламени; на языке алхимиков она получила одни лишь мужские названия, как-то: Змеиный самец, Король, Супруг, Дух, Делатель, Бескрылый дракон или Красный лев. Женским началом, с чем Философская сера была соединена во время Венчания, когда роль патера исполняла Философская соль, выступала Философская ртуть, экстрагированная из серебра материализованная влага, заключенная в воде и воздухе, которая зовется Армянская сука, а также Лилия или Белая манна, Семядоля, Молоко, Белая пани, Переменчивая пора — и множеством иных не менее удивительных, воображение воспламеняющих названий. Дитя рождается матерью, оплодотворенной отцом, отец в свой черед тоже родился во чреве своей матери; и четыре стихии, породившие белый свет, то бишь: земля, вода, огонь и воздух, чьим драгоценнейшим дериватом является Философский камень, сами возникли из световой Пратуманности, именуемой Матерью.

Лукавая мысль алхимика, пробившаяся из глубины его учености, была таким образом вполне оправдана, ибо при сотворении Мира, Философского камня и Дитяти речь шла об одном и том же. Разумеется, беспримерное напряжение, которого — в отличие от деторождения — требует сотворение Камня, возникает единственно потому, что человек — весьма неловкий алхимик в сравнении с алхимиком божественным, чье присутствие ощущаешь в любом живом организме, что Аристотель именовал «энтелехия», Парацельс — «архей» и что, стало быть, теперь Янек вправе именовать «алхимик — неведомый мастер и всегдашний гость»; ему известно все, вплоть до того, что еще надлежит постичь, и он совершенно безошибочно управляет изменениями, происходящими в человеке, аккуратно поддерживает температуру тела на надлежащем уровне и пульсацию сердца в надлежащем ритме, четко отделяет вредоносное от полезного, а в женском лоне, громоздкое подобие которого являет собой печь «атанор», умело регулирует процесс созревания и роста нового индивида. Господи Боже мой, вздохнул пан Янек, какое чудо! Сколь милостиво и прозорливо с твоей стороны дать мне преемника в минуту, когда я убеждаюсь, что изнурительный труд всей моей жизни не пошел прахом!