Игрок

— Ты, наверное, хочешь побеседовать с Уильямом, — сказала Катрин. — Я вас оставлю. Я ждала тебя, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случилось. Я вернусь, когда Уильям уйдет.

Он посмотрел на нее, загадочно улыбаясь.

Тревога за него, проявляемая ею, была следствием изменения в их отношениях после их разговора в тот день, когда супруги Стэр просили у него заступиться за графа Орна. То, что он простил ей ее невольное участие в событиях, повлекших за собой враждебность к нему, а также, возможно, уверения в том, что он не изменял ей, вызвали с ее стороны ответную нежность к нему. Ее сварливость сменилась кротостью.

— Мы становимся внимательными, — сказал он, когда дверь за Катрин закрылась.

Уильям упрекнул его:

— Она все утро волновалась за тебя, Джон. Она сходила с ума, узнав, куда ты отправился и какая опасность тебе грозила. Она ругала меня, что я позволил тебе уйти, как будто я или кто другой мог бы тебя остановить.

— Она боялась того, о чем, я думаю, д'Аржансон молился: чтобы меня разорвали на куски.

Уильям мягко сказал ему:

— Может быть, тебе стоит быть добрее к ней? Немного нежности. Если б я не знал до этого, что она любит тебя, я понял бы это сегодня утром.

Мистер Лоу вздохнул.

— Немного нежности, и вернется ее былая сварливость. Ее вечные ревнивые подозрения. Ее сейчас просто мучает совесть. Но это у нее быстро пройдет, — он ходил по комнате и говорил, думая вслух, — я-то знаю теперь мою Катрин.

Уильям печально покачал головой.

— Нет, я убежден, ты не знаешь ее. И поэтому ты несправедлив к ней. Ведь даже ее ревность происходит из-за любви к тебе.

— К себе. В этом я уверен.

— Иногда, возможно, и так. Но иногда все-таки нет. И разницу нелегко заметить, особенно когда ты смотришь предубежденным взглядом. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что ревность для некоторых женщин является мучительным чувством.

— И что? Я должен быть с ней терпелив?

— Да. Раз ты причина для ревности.

— Может, я и в твоих глазах теперь homme a femmes, Уильям? Благодарю тебя.

— Вспомни свое прошлое, — сказал ему Уильям, — свою удалую молодость.

— Да! Но с прошлым давно покончено.

— С прошлым никогда нельзя покончить. Она всегда остается с нами и объясняет наши нынешние поступки. Только твое бесконечное терпение могло бы заставить ее успокоиться.

— Терпение! Поверь, Уилл, я терпеливый человек. Но у всякого терпения есть предел. Я терпел ее беспочвенные подозрения, пока мог. Потом, чтобы не тратить нервы, я просто перестал обращать на них внимание.

— И это заставляло ее ревновать тебя еще сильнее. Она могла объяснить твое безразличие только одним образом. Это заставляло ее страдать, она переживала и вымещала это на тебе же. А ты в ответ на ее придирки становился все равнодушнее к ней. Так, нанося друг другу обиды, вы вырыли между собой пропасть.

Мистер Лоу смотрел на брата с ироничной улыбкой на тонких губах.

— Похоже, ты описываешь инфляцию наших чувств. Но что это, Уилл? С чего это ты сильнее, чем обычно, защищаешь Катрин?

— Потому что я видел ее сегодня утром, — ответил Уильям. — Если б ты видел, в каком она находилась отчаянии, как она сходила с ума при мысли, что тебе может угрожать опасность, ты бы не сомневался в глубине ее чувств. Сегодня утром я понял и повторю тебя еще раз: несмотря на все, что между вами было, эта женщина тебя любит. И ты можешь восстановить с ней былые отношения, если будешь терпелив и ласков.

Мистер Лоу удивленно посмотрел на брата. Потом ответил, покачав головой:

— Если бы я только мог поверить… — начал он и рассмеялся. — Нет, нет, Уилл. Ты упускаешь из виду другое объяснение ее поведения: ее горе могло быть вызвано тем, что она испугалась, что если я погибну, то она потеряет свое положение в обществе. Придет конец ее салону, полному дворян вперемешку с аббатами и любезничающих с ней шевалье; придет конец замку в Германде; конец лакеям, экипажам, негритенку и всему остальному. Я думаю, такая перспектива и встревожила Катрин с утра.

Уильям посмотрел на него с грустным упреком.

— Интересно, какое доказательство ты признал бы достаточным?

— И мне интересно, — сказал старший брат и невесело рассмеялся. На этом они закончили свой разговор, поскольку вошедший Лагийон объявил, что обед подан.

Уильям остался отобедать с ними, и разговор за столом в основном касался утренних событий на улице Кенкампуа. Катрин слушала рассказ, попеременно ужасаясь и радуясь.

Спокойная уверенность в себе мистера Лоу после этих событий несколько развеяла сомнения его брата. Когда Уильям уходил, он думал, что, пожалуй, был излишне недоверчив к Джону, что благодаря сегодняшнему стимулу и проницательности брата они выиграют время, в котором так сильно нуждаются.

Так и произошло. В последующие недели цена акций постепенно росла. К концу лета она достигла пятнадцати тысяч, и все теперь были уверены, что резкое падение ее тогда было не более, чем проявление безосновательной паники.

Однако на уровне пятнадцати тысяч цена замерла. Эта остановка была вызвана открытой кампанией, которую д'Аржансон продолжал непрерывно вести. Его силой было то, что он боролся оружием реальности против системы, построенной на иллюзии.

Осторожность и проницательность лежали в основе заявления канцлера, которое он умело распространял, что единственное спасение для держателей акций заключается в их реализации, потому что эта компания не может не рухнуть. Рост цены на акции д'Аржансон сравнил с последней вспышкой гаснущего пламени, и он прикладывал все усилия, чтобы доказать, что это так.

По мере падения курса акций росли цены на товары потребления, они влекли за собой рост заработной платы, а тот, в свою очередь, подталкивал рост цен дальше. Падение же цены на акции зловеще тянуло вниз стоимость банкнот.

Начиналось общее падение той веры, что была вложена в систему.

Несмотря на указы, ставящие бумажные деньги выше металлических, они продолжали тайно обмениваться по совсем иному курсу. Люди старались перевести свои бумажные сбережения в золото и серебро, которые не были подвержены колебаниям стоимости.

Новые указы, угрожавшие штрафами и даже тюремным заключением за хранение золота в количестве свыше пятисот ливров, тайком нарушались. Люди нс хотели позволить себя бесцеремонно ограбить. Награды за доносы и обыски домов вызывали сильное возмущение политикой генерального контролера и попустительствующего ему регента.

Мистер Лоу не мог больше закрывать глаза на угрожающее положение дел. Не видя никаких реальных ценностей, в которые можно было бы инвестировать полмиллиарда ливров, которые оставались в виде выпущенных им банкнот на руках у государственных кредиторов, он понял, что последним остающимся у него оружием против надвигающейся катастрофы является насилие.

В отчаянии он сделал ставку на него. Он еще больше обесценил драгоценные металлы по отношению к банкнотам, сделал использование бумажных денег обязательным, установил еще большие ограничения на изготовление золотых и серебряных изделий любого рода и запретил ношение бриллиантов, в покупку которых вкладывалось особенно много денег.

В результате правительство запуталось в бесчисленных постановлениях, которыми оно пыталось регулировать естественный и свободный поток товаров.

Он видел, какую опасность влекли за собой принимаемые меры, но продолжал ставить на них с отчаянием игрока. Он отказывался бросить Индийскую компанию на произвол судьбы и освободить Банк от ее обязательств. Если бы, как его умолял Уильям, Банк избавился от этого вампира в лице компании, то он еще мог бы пережить надвигающуюся бурю.

Он страстно верил, что ему для спасения не хватает только времени и старался не замечать тех, кто уже ставил на его скорое падение. Когда цена за акции упала до десяти тысяч, его враги пошли в открытую атаку. Происходящая сумятица в экономике, имевшая следствием все растущее нежелание использовать банкноты в качестве платежного средства, вынудила созыв государственного совета для прояснения ситуации.