Покоритель джунглей

— Вы напрасно так огорчаетесь, сахиб, — возразил Рама. — Нужно действительно необычайное, можно сказать, невероятное стечение обстоятельств, чтобы этот дикарь, лишь немногим превосходящий разумом обеих пантер и не говорящий ни на одном понятном языке, смог выдать секрет нашего пристанища. Вы же знаете, что при виде людей он обращается в бегство.

— Хотел бы я ошибиться, Рама. Будущее покажет, кто из нас прав.

Все случившееся произошло с такой быстротой и Сердар придал такое значение побегу тоты, что друзья забыли о Нариндре, который, умирая от усталости, не в состоянии был обогнуть озеро и ждал, что его переправят на шлюпке. Повторные крики Ауджали напомнили им об этом. Слон обожал своего погонщика, у которого всегда были в запасе лакомства для него. Поэтому, едва услышав первые звуки рога, он не переставал вздыхать и волноваться.

— Не надо никого будить, — сказал Сердар, вернувшись к сиюминутным заботам. — Мы вдвоем переедем через озеро, а Сами пусть бодрствует до нашего возвращения. Мне не терпится узнать, какие новости привез нам Нариндра. Может быть, эта его поездка оказалась более удачной, чем остальные. — И он добавил со вздохом: — Ах, если бы получить письма из Франции! Но прочь напрасные надежды, тем горше потом разочарование!

Сердар и Рама молча вернулись в пещеры, закрыв за собой скалу. Отдав распоряжения юному метису, они направились к выходу. Все спокойно спали, в гроты снаружи не проникал никакой шум.

Проходя через комнату Наны, они на минуту остановились. Принц метался на диване, служившем ему постелью, он что-то бессвязно бормотал во сне. Вдруг он приподнялся и, протянув руку, отчетливо произнес на хинди: «За религию и родину, вперед!» Потом вновь упал на кровать, пробормотав что-то невнятное.

— Бедный принц! — с печалью воскликнул Сердар. — С этими словами он посылал сипаев на английские полки.

Если бы он был столь же умен, как и храбр, мы бы не оказались в теперешнем положении.

Когда они пришли на берег озера, Сердар взял трубу из буйволиного рога, чтобы ответить Нариндре, который, не зная, услышали ли его, без конца повторял свой сигнал. Сердар извлек сперва длинную звонкую ноту, которая на их условном языке означала: «Мы слышим тебя», затем вторую, быструю и короткую, что значило: «Мы тебя поняли», и, наконец, две подряд, которые Нариндра понял так: «Мы едем к тебе на шлюпке».

Сердар выждал. Почти сразу же над озером пронеслась волна прерывистых звуков. Это был ответ: «Это я, Нариндра. Я жду вас».

Осторожность требовала, чтобы друзья выработали настоящий сигнальный код. В противном случае они рисковали попасть в западню. Теперь малейшая неточность, касающаяся не только количества звуков, но и их силы и характера, немедленно настораживала.

Пять минут спустя шлюпка бесшумно летела по озеру. В этот час луна находилась по другую сторону горы, и на озеро опустилась глубокая тьма. Окруженное со всех сторон высокими горами Нухурмура, оно молча катило свои чернильные воды. Черное беззвездное небо, казалось, давило на молчавшую природу, словно крышка мраморной гробницы. Все это никак не помогало разогнать мрачные мысли, весь вечер одолевавшие Сердара.

Оба друга уже проделали две трети пути, не проронив ни слова, как вдруг до них донесся пронзительный, словно звук свистка, крик макаки силена, в изобилии водящейся в лесах Малабарского берега.

— Что это значит? — спросил Сердар, сразу вскочив на ноги. — Не сигнал ли?

— Просто мы приближаемся к берегу, — ответил Рама. — В прибрежных лесах живет такое количество обезьян, что в этом крике нет ничего особенного.

— Да, но не забывай, что в случае неминуемой опасности вместо рога, который может выдать наше присутствие, мы пользуемся криками животных, столь многочисленных в этих местах, что ни у кого не возникает никаких подозрений. Так, например, дважды повторенный крик макаки силена означает… — Слова застыли на губах у Сердара, ибо тот же крик снова прозвучал в ночи.

— А-а, на сей раз это сигнал, — с возрастающим волнением произнес Покоритель джунглей и, не дожидаясь ответа Рамы, сбросил скорость, шлюпка замедлила ход, вращение винта прекратилось, и лодка остановилась на некотором расстоянии от берега.

— Я подчинился сигналу, — объяснил Сердар. — Он означает остановку, где бы мы ни находились — на суше или на воде. Значит, что-то произошло.

— При условии, сахиб, — возразил Рама, который в этот вечер был настроен крайне оптимистично, — что сигнал подал Нариндра, ибо я не удивлюсь, если это обезьяны перекликаются между собой, а может, просто одна из них крикнула два раза подряд.

— В любом случае осторожности ради я должен был подчиниться, — с ноткой нетерпения в голосе ответил Сердар.

— Я не осуждаю вашего поведения, просто пытаюсь найти естественное объяснение фактам, в которых для данной местности нет ничего необычного.

— Хотелось бы, чтобы ты был прав, мой славный Рама. Во всяком случае, скоро мы узнаем, в чем дело. Третий, намеренно долгий крик значит: «Возвращайтесь назад», тогда у нас больше не останется сомнений.

Четверть часа прошло в смертельной тревоге, но третьего сигнала не последовало. Напротив, легкий звук трубы дал знать Сердару и Раме, что они могут продолжать путь. Немного погодя они благополучно пристали к берегу.

— Это ты, Нариндра, мой верный друг? — крикнул Сердар, еще не высадившись на берег.

— Да, хозяин, — ответил глубокий, звучный голос, — это я!

И Нариндра тут же добавил:

— Почта из Франции, хозяин!

Услышав эти слова, Сердар почувствовал, как у него подкосились колени, и он едва не упал в обморок. Этих писем он ждал уже много месяцев, ждал страстно, чтобы узнать, могут ли еще семейные узы привязать его к жизни или же для родных он был изгоем, а для общества — авантюристом. Наконец-то Нариндра привез ему вести, они были здесь, в двух шагах от него, через несколько мгновений он все узнает. Речь шла о его жизни, судьба его решалась, ведь если некого больше любить, не на что надеяться… Нет, это невозможно! Его дорогая Диана, его обожаемая сестра не могла изгнать его из своего сердца… Все эти мысли вихрем пронеслись, путаясь в голове, у него подгибались ноги, дрожали руки, перехватывало горло… Двадцать лет он скитался по свету, склонял голову перед презрением родных и проклятием отца. И все это он терпел незаслуженно, Бог тому свидетель, его правосудие, в отличие от суда людского, непогрешимо.

Поймите, какое мучительное волнение охватило душу этого несправедливо оболганного человека при воспоминании об очаровательной светловолосой головке, о сестре, которую он покинул ребенком. При мысли о ней, ставшей женщиной, супругой, матерью, о ее детях, Эдуарде и Мэри, о ее муже, майоре Кемпбелле, которого он спас от мести сипаев, о том, что эта семья могла бы стать для него родной, он почувствовал, как жгучая ненависть, которую он испытывал к тем, кто изгнал его, не выслушав никаких объяснений, тает, словно снег ледников под весенним солнцем. Он ощутил безумное желание вернуться во Францию с высоко поднятой головой, доказав свою невиновность, заставить правосудие признать ошибку и вернуть ему украденную подлецами честь. Он знал, где находятся нужные ему доказательства, и сумел бы добыть их ради воспоминаний детства, ради сестры, которую так любил. Ей достаточно было написать ему: «Брат, вернись. Я тебя никогда не обвиняла, я тебя никогда не проклинала… Вернись, ведь я люблю тебя!»

Через несколько минут, через несколько мгновений он узнает, написала ли ему сестра… Теперь вы понимаете, что Сердар был взволнован и потрясен до глубины души.

Он даже не спросил у Нариндры, в чем причина тревоги, отчего тот заставил их остановиться на середине озера, не спросил, следили ли за индусом, по-прежнему ли английские газеты пишут о нем и Нане, подозревают ли о том, где они скрываются… Письма! Он думал только о письмах. И когда Нариндра протянул их ему, он набросился на них, словно скупец на потерянное и вновь обретенное богатство. Он прижал их к груди, сердце его бешено колотилось. Сердар тут же поднялся на борт, поспешил в каюту, закрыл крышку люка, зажег лампу и разложил на столе драгоценные послания. Их было пять. Почему пять? Ведь только три человека знали способ, как переправить ему письма. Лорд Ингрэхем, верный друг, всегда веривший в его невиновность, именно он дал Эдуарду и Мэри совет обратиться к Сердару за помощью, чтобы спасти их отца; бывший консул в Калькутте, представитель восставших в Париже, и сестра.