Сказание о белых камнях

Каким был его терем и где он стоял, мы не знаем, Варганов пытался вести раскопки, но безуспешно. В разных местах он нашел лишь несколько обломков плоской плинфы. Такие же обломки были найдены и раньше, при раскопках в Переславле-Залесском. Возможно, кирпичная кладка не была забыта со времен строительства первого суздальского собора Владимира Мономаха, из плинфы строить продолжали, но только здания гражданские. Чтобы подтвердить эти догадки, нужно копать и копать.

Церковь Бориса и Глеба в Кидекше. Реконструкция.

Княжеский терем погиб во времена позднейших бедствий. В церкви были разрушены апсиды до средины, а также своды.

В XVII веке, когда разбогатевшие суздальские купцы принялись между собой соперничать и строить в городе одну за другой церкви, был обновлен и Кидекшский храм, но совсем на иной лад. Крышу перекрыли на четыре ската, вместо прежнего богатырского шлема поставили маленькую луковку. Узкие щелевидные окна совсем заложили и прорубили широкие. Но если подойти к церкви поближе и вглядеться в каменную кладку, можно различить на стенах очертания этих заложенных первоначальных окон.

Внутри церкви находились каменные гробницы сына Юрия Долгорукого Бориса, жены Бориса Марии и их дочери Ефросиний.

В XVII веке суздальский воевода Тимофей Савелов заглянул из любопытства в щель расколотой каменной крышки, увидел останки и тотчас же отписал самому царю Алексею Михайловичу:

«Кости целы, а на вещах одежды с аршин, белою тафтою покрыто, а поверх лежит неведомо какая одежда, шитая золотом... на ней же вышит золотом орел пластаной одноглавной, а от того, государь, орла, пошло на двое шито золотом же и сребром узорами...»

В XVIII веке рядом с суровой и величавой церковью Бориса и Глеба встала другая, маленькая, словно игрушечная, с высокой двускатной кровлей церковь Стефана. Тут же невдалеке поднялся шатер изящной, стройной колокольни.

Разные по стилям, все эти три здания как бы слились в единое целое — ничто не выделяется, ничто не подавляет. Особенно красивы они при заходе солнца издали, с противоположного берега Нерли, когда их белые стены окрашены нежно-розовой краской.

За последние двести лет вряд ли сильно изменился тот холм над рекой. Как много вкуса, художественного чутья и осторожности было у безвестных градостроителей и XII и XVII веков! Как умело поставили они среди самого обыкновенного русского села на берету реки, возле резных изб, возле сараев и банек, рассыпанных по склону горы, это прелестное белокаменное соцветие!

Почти одновременно с церковью в Кидекше по велению Юрия Долгорукого был перестроен собор в Суздале, возведенный его отцом Владимиром Мономахом. Были построены белокаменные храмы в Юрьеве-Польском и во Владимире, начали строить собор в Переславле-Залесском на берегу Клещина — Плещеева озера, близ впадения в него реки Трубеж.

Белокаменное соцветие в Кидекше.

Первые три храма не сохранились, археологи откопали только древние фундаменты, спрятанные под ныне существующими соборами, но и по фундаментам можно судить, что те храмы очертаниями своими напоминали Кидекшский.

А Спасо-Преображенский собор в Переславле^:3алес-ском, достроенный в 1157 году, уже после смерти Юрия, дожил до наших дней. За восемьсот лет он перенес и пожары и осады, однако первоначальный его облик изменился мало. Прежний его купол напоминал не огромную луковицу, как теперь, а шлем богатыря. Покрывали его тонкие свинцовые листы, издали он казался серебряным.

С этим древним городом мне удивительно не везло. По Ярославскому шоссе я проезжал мимо него много раз, но почему-то все бывало некогда остановиться, сойти с автобуса хотя бы на три часа. Дважды я приводил в город туристов-школьников и оба раза попадал в такой туман, что за двадцать шагов едва различались очертания домов и деревьев.

Пришлось мне начать работать над этими страницами, вспоминая свои давнишние впечатления, когда лет пятьдесят назад я, восторженный юноша, впервые увидел Переславль. С той безмятежной поры в моей памяти запечатлелись маковки многих церквей, маленькие домики среди зелени садов, нежно-лазурное Плещеево озеро, а на озере стаи рыбачьих лодок с белыми, точно вырезанными из бумаги, парусами...

Не доезжая центральной площади, я вышел из автобуса и свернул налево, на Горицкий холм, к музею. Весь Переславль был передо мной. Слева раскинулось такое же нежно-лазурное, как и во времена моей юности, озеро, только без парусных лодок.

Но сам город неузнаваемо изменился. Поредели зеленые сады, маковок церквей совсем мало осталось. Потом в музее мне дали справку: из двадцати шести погибло шестнадцать, в том числе многие XVII и XVIII веков; был срыт до основания великолепный Сретенский монастырь, что стоял на берегу реки Трубеж.

«А ведь Переславль мог бы стать таким же сказочным городом-музеем, как Суздаль, нет, лучше, прекраснее, живописнее. Ведь в Суздале нет озера», — думал я, стоя на Горицком холме.

Прямо перед собой в низине я заметил когорту двухэтажных, уныло-одинаковых, увеличенных в тысячу раз спичечных коробков-домов.

Нашелся бездарный проектировщик и расставил их на самом видном месте, заслонив красу древнего города.

Строить надо. Строить надо много, добротно и, разумеется, красиво. А мы вдобавок еще не научились у наших предков выбирать, где строить. Вот в Переславле, например, новый и красивый город надо было возводить не здесь, а вон там, под лесом, на горе и подальше от озера.

За древним валом я различил издали маленький снежно-белый Спасо-Преображенский собор, поспешил к городскому автобусу и через десять минут подошел к древнему памятнику.

Словно впервые вгляделся я в его строго-простые, как крепость, очертания. Немногие вертикальные линии лопаток [Лопатки — прямоугольные выступы на стене, чаще возле углов зданий, утолщающие и этим самым укрепляющие стены], узких окон-бойниц делают его выше, словно приподнимают. Сурово и прекрасно здание в своей простоте. Единственное скупое украшение — это поясок поребриков, пробежавший по трем полубашням-апсидам, ниже идет другой поясок, словно бахрома свисают небольшие зубчики.

Собор-крепость строился не только для молитв, но и для защиты горожан, ему не нужны были украшения. Когда враги врывались сквозь бреши в стенах города, осажденные отступали внутрь собора и там бились до последнего.

Раньше здание было выше. За восемь веков столько накопилось вокруг него культурного слоя, что оно на два ряда камней как бы вросло в землю [Общепринятое выражение «здание вросло в землю» неверно. Здание не врастает, наоборот, вокруг него нарастает так называемый культурный слой — весь тот мусор, грязь, пыль, отбросы пищи, что веками накапливаются возле человеческого жилья. В Новгороде, например, толщина культурного слоя превышает 10 метров.].

Я начал обходить собор. Вспомнил, что где-то вблизи, внутри крепостных валов, стоял не найденный до сих пор княжеский терем. В раздумье смотрел я на траву, что росла вокруг собора, и попытался хотя бы по оттенкам зеленого цвета этой травы угадать, где, под какими лопухами переславская земля хранит тайну терема.

Внимание мое привлекла вереница школьников, с виду четвероклашек. Молоденькая учительница подвела их, поставила невдалеке от собора.

Чему она их учит? Десятилетние ребятишки обступили ее, внимательно слушают. Рассказывает ли она им об Александре Невском, который провел детство в Переславле, жил в том исчезнувшем тереме, или речь идет о страшных днях татарских нашествий?

Она увлеченно жестикулирует, показывает в сторону озера. Оно за крепостным валом и отсюда не видно.

Возможно, ей хочется заинтересовать ребят знаменитой переславской селедкой, которая нигде в мире, кроме как в Плещеевом озере, не водится. А может быть, она рассказывает о молодом беспокойном царе Петре, о том, как он примчался в Переславль, поднял на ноги сонный город. Как в великой спешке начали тут строиться первые на Руси корабли. Потом царь ускакал, а корабли остались на берегу; один ботик до сих пор бережно хранится...