Москва-матушка

Ие жизнь пошла, а малина. Даже по родному илему тосковать стал редко. А если к затоскует, идет к Рунке в дом, а там Пампа п? с сыном.' Сядут у светильника, о прошлой жизнь погово-

рят, лесную жизнь вспомнят. Недавно сидели они вечером тихо, мирно, ждали Ивашку со службы. Тот пришел угрюмый, усталый.

—      Что-нибудь случилось? — спросила Пампалче.

—      Худые вести из Москвы.

—      Снова война? —Туга отложил гусли в сторону.

—      Да как тебе сказать... Пришли слухи, что государя нашего под Новгородом побили и убег он от новгородцев сам-четверт, да еще и раненый. Хан Ибрагим сразу с послом по-другому начал раз­говаривать и будто бы дал приказ войску идти на Вятку и Устюг и города эти у нас отнять. Если сие случится — миру конец, а нас тут запросто придушат.

На второй вечер Тугейка в покоях у царицы был, гусельной иг­рой ее тешил. Потом доложили, что пришел мурза Мингалей, Ту­гейка было начал в чехол гусли класть, чтобы уйти, но царица ве­лела ему остаться. Она так часто делала. С русским послом цари­це сноситься не положено, а бывает, надо ему что-то передать. Вот она и говорит это при Тугейке. Знает, что он ходит к Руну и через него все, что нужно послу, перескажет.

— Ты бы парня отослала,—сказал мурза,—Разговор тайный будет.

—      Хан ревнив, ты знаешь, мурза. Кто-то должен при наших встречах быть. А вернее Туги у меня слуг нет. Говори.

—      Слышал я, хан войско собирает, на Вятку его бросить хочет?

—      Да. Злые и неумные люди подбивают его на это. И кто эти люди, ты знаешь'.

—      Передай хану, что его обманывают. Кто и для чего, я еще не знаю, но вести ему передают лживые. Князь Иван Новгород поко­рил и легко может перекинуть рати под Вятку. И тогда хану при­дется туго. И еще скажи — король Казимир посылал к хану Золо­той Орды Ахмату человека по имени Кирей, и тот человек передал совет Казимира идти хану на Москву, а он-де, король, Ахмату по­может. Может, прежде чем идти на Вятку, хану надо с Золотой Ордой связаться, с королем литовским.

—      Хорошо, Мингалей. Ты хану настоящий друг. Я ему твои слова передам. Да ты и сам мог бы это сделать.

—      Нет. В твоих устах эти речи прозвучат правдивее.

Прошла неделя, а может, больше.

От русского посла ушел в Москву гонец. И в тот же день в Ка­зань прибежал человек из Сарай-Берке, столицы хана Ахмата. Зашел он сразу не к Ибрагиму, а к Суртайше. На следующие сутки Алихан объявился в Казани. И закипел, забурлил город. Подняли головы противники Москвы. Хана Ибрагима то эмиры грызут, то Суртайша попреками изводит, то сын Алихан угрозами забрасыва­ет. И поддержки ему искать негде. Царица Нурсалтан готовится рожать и из женской половины дворца не выходит. Да и сам хан ее от всяких волнений бережет — один от своих противников отби­вается. Он еще не знает, что все его терзания и мучения впереди. В один из вечеров Тугейка пошел проверить своих сторожевых. Те­перь его охранная сотня на ноги поднята, Хан теперь настороже. Вдруг из женской половины дворца служанка выскочила, увидела Тугейку и крикнула:

—      Беги к старой царице. Скажи — молодая рожать собралась!

Тугейка — сразу к Суртайше. Та уж наготове была, знала, что

царица вот-вот от бремени разрешится.

Прибежала к ней, а в покоях уже крик младенческий слышен. Роды прошли легко, второй сын родился крепким и здоровым. Но как глянула на него Суртайша — ахнула! Хан Ибрагим волосом черен, у Нурсалтан косы черные с отливом, а ребенок лицом бел. Не то русоволосый, не то рыжий.

Суртайша даже не притронулась к нему, брезгливо сморщила свое и без того морщинистое лицо, вышла. Сразу нашла в покоях хана, сказала мрачно:

—      Иди, посмотри —у тебя еще один наследник родился. Теперь уж чисто русский. В нашем колене таких не бывало.

Хан матери не поверил, злобно матюкнулся по-русски и побе­жал смотреть новорожденного сам.

—      Ты никому не верь, великий,— успокаивала его Нурсалтан,— ты мне верь.

—      Я глазам своим верю!

—      Тогда гляди лучше. И нос твой, с горбинкой, и губы твои. А масть он сменит еще. Аминь без тебя родился, он тоже сначала светлый был, потом потемнел.

Успокоился хан, но ненадолго. Пошли по двору разговоры не­хорошие и нашелся один стервец из охранной сотни — выслужить­ся захотел. Пришел к Суртайше и сказал, что видел, как в Москве от царицы тайно выходил князь Иван ночью. Об этом сразу стало известно всей Казани.

Напрасно царица доказывала хану, что после Москвы прошло более десяти месяцев — Ибрагим и слушать ее не стал. Ревность жгучая поселилась в его душе, опалила разум, и впервые он под­нял на жену руку.

А когда человек ослеплен ревностью, то сбить его с толку со­всем легко. Жену его перестали пускать в дворцовую мечеть, и он согласился. Всех сторонников своих, которые царице радели, он от себя отогнал и тем самым себя ослабил. Охранную сотню, царицей созданную, велели распустить, как, якобы, всю русским послом под­купленную, и он согласился. Мурзу Мингалея Суртайша любов­ником царицы сочла, и хан за верного слугу своего не заступился. Горный черемисский край у него отнял, а самого мурзу выслал на реку Абигель. Тугейку Изимова чуть было в постели не зарезали, хорошо что настороже был и успел выскочить в окно и скрыться у Ивана Руна в посольской избе.

Наконец и самого хана чуть не силой затащили в дворцовую мечеть, где сеит', Суртайша, Алихан и их подручные заставляли клятву перед аллахом дать.

—      Клянись, что изгонишь греховодную жену из Казани,— по­требовал святой сеит.

—      Но она мать детей моих, наследников моих,— сопротивлял­ся хан.

—      Кто наследники? — гремела Суртайша.— Эти русские уб­людки наследники?

—      Но они внуки твои...

—      Вот мой внук! — Суртайша встала позади Алихана.— Толь­ко он достоин святого казанского трона.

—      Нет,— стоял на своем хан.— Магмет-Аминь будет после ме­ня править Казанью.

—      Не будет! — кричал Алихан.— Я старший в роде, мое право!

—      Чем ты подкрепишь свои права? — спрашивает хан.

—      Ногайский посол, скажи хану слово свое.

—      Властитель Орды ногайской Мурза Юсуф велел передать тебе, хан, слово: если ты сыну Нурсалтан трон отдашь, быть меж ним и тобой войне.

—      Ты, посол Золотой Орды, скажи?

—      Великий хан Ахмат на Русь собирается войной идти и хочет он, чтобы ты послал сына своего Алихана со всем войском на мос­ковскую землю.

Видит хан, ни изнутри, ни с наружи у него подпоры нет, однако, клятву аллаху дать не просто. Взмолился хан:

—      Пусть Нурсалтан из Казани уйдет, пусть Латифа с собой берет, но Магмет-Аминя со мной оставьте.

—      Клянись на Коране.

Хан, скрепя сердце, положил руку на Коран...

ЧЕТВЕРТАЯ ВАЛ И ДЭ

Хан Менгли-Гирей, могучий повелитель Крыма, сегодня прос­нулся в скверном расположении духа. Ночью ему снилось, что вновь выстроенное здание гарема рухнуло и все обитательницы его погибли. И только комната для четвертой жены осталась целой. Это встревожило хана. Дело в том, что по шариату^[26] у хана должно быть четыре жены — валидэ. Это законные жены, дети, рожденные от них, пользуются всем« правами. Менгли-Гирей новый дворец в

Солхате построил, новый гарем построил, даже Соколиную башню возвел, а вот женами похвалиться хан не может. Покойный отец его Хаджи-Гирей поучал: первую жену должен взять красивую, вторую — богатую, третью — умную, четвертую — знатную. Хан Менгли не то чтобы этот совет забыл, просто жизнь складывалась так, что было не до жен. Сперва воевал с братьями за престол, по­том воевал с беями за земли, а сколько сил и времени ушло на то, чтобы Крымский Юрт от Золотой Орды отколоть, самостоятельным ханством сделать. И женился Менгли наспех, и получилось так, что первая жена была взята из самого захудалого рода Яшлэеов, старше его на целых семь лет, некрасива и молчалива. Вторая же­на, правда, богата, но глупа, спесива, от нее всему гарему житья нет. Третья жена все время болеет, а четвертую жену хан до сих -пор подобрать не может. Он вспомнил совет отца и сказал себе, что четвертая валидэ должна быть непременно из знатного рода. А где такую взять? Знатные женщины на дороге не валяются. Вспомнив все это, хан'велел позвать толкователя снов и звездоче­та Хайдара, рассказал ему про сон и спросил, что бы это значило? Хайдар хотя и стар, но подвижен, вездесущ и умен. Хан только еще встал с постели, еще не умылся, а звездочет побывал во всех угол­ках Сблхата, все разнюхал, все разузнал.