Багровый молот

— Сколько у нас времени?

— Мало. Вечером, до наступления темноты, все прилегающие к Бамбергу дороги объезжает конный патруль.

И они ждали. Смотрителя и солдат Ханс связал, заткнул им рты тряпкой, спрятал в чулане. Полежат несколько часов и очухаются, ничего с ними не будет. Пусть отдыхают, пока поработает их арсенал. Два шлема и два нагрудника. Два пистолета и одна старая аркебуза. Три пороховницы и мешочек с двадцатью пулями. Если прибавить к этому пистолеты, которые привез с собой Томас, и их с Хансом шпаги, получается и вовсе не плохо.

Рогатку, перегораживающую путь, они протащили немного вперед. Карета доедет до нее и остановится. И тогда Томас, который спрячется в доме смотрителя, окажется у них позади, перекроет путь к отступлению. Что дальше? Несколько вопросов, чтобы удостовериться, что в карете находятся те, кто им нужен. Затем — выстрелы в лошадей.

Сорок ударов сердца.

— Не бледней, Альф, — сказал Ханс. Выглядел он довольно нелепо: криво сидящий нагрудник, слишком маленький шлем, старые, стоптанные сапоги. — Знаешь, как говорил в таких случаях мой отец? Швырнем камень — потом посмотрим, куда попадет.

Лицо Ханса было багровым от напряжения, на лбу выступили крохотные капли пота. Но он все равно улыбался, постоянно сдвигая назад тесный шлем с выступающим стальным гребнем.

— Отец участвовал в Юлихской войне [108], — продолжал он, — прослужил два года. Вокруг него людям резали жилы и дырявили черепа, а он вернулся целый и невредимый, и с кожей без шрамов. Наверное, это судьба — как думаешь? Кому-то суждено сдохнуть от обычной простуды, а кто-то невредимым пройдет по горящей земле.

Топот копыт. Предательски задрожал воздух.

— Они едут, — коротко сказал Томас, спрыгивая с седла и отводя лошадь в сторону. Свежий багровый шрам пересекал его щеку. — Двое всадников, двое на козлах.

— И еще один или двое в карете, — кивнул Альфред. — Они тебя видели?

— Нет. Я смотрел из укрытия.

— Хорошо. Как скоро они появятся здесь?

— Десять минут. Вряд ли больше.

Всадники показались на дороге через четверть часа. Береты с орлиными перьями, черные плащи епископской стражи с намалеванным огненно-рыжим кольцом. Усталые кони, отрешенные лица людей. Чуть позади тащился бурый, рассохшийся сундук арестантской кареты.

Альфред вышел вперед, поднял руку в кожаной солдатской перчатке.

— Стой!

Всадники натянули вожжи, придерживая лошадей. Тот, что ехал впереди, крикнул:

— Освободи дорогу, болван!

— Это с какой еще стати? — стараясь, чтобы голос звучал достаточно грубо и нагло, ответил Альфред. — Мостовую пошлину должны платить все!

— Наш груз пошлиной не облагается, — хохотнул всадник. — Так что убирай с дороги эту штуковину, да поживее!

И он указал на перегородившую путь рогатку.

Альфред вытянул из-за пояса пистолет.

— Говорите, кто вы и куда едете. Или будем стрелять.

— Видишь это? — спросил всадник, приложив палец к огненному кольцу на левой стороне плаща. — Задержишь нас хоть еще на минуту — отправим в подвал.

Альфред щелкнул пистолетным замком, то же сделал и Ханс. Холодный ветер шевелил черные плащи стражников и конские гривы. Секунды падали вниз острыми вороньими перьями.

— Приказ Фридриха Фёрнера, — процедил солдат, ощупывая их взглядом. — Везем двух колдуний в Цайль.

У Альфреда сжалось сердце. Вильгельм не ошибся. Урсула в карете, внутри, может быть, она даже слышит его. Она здесь, она рядом, и он сумеет ее спасти, вырвать ее из когтей трупоедов, именующих себя докторами права и судьями. Он спасет прекрасную деву из лап дракона — почти как в сказках, которые так любил читать ее брат…

Альфред больше не боялся, что Урсула умрет, — ведь ради нее он готов отдать свою жизнь. Он не боялся, что кто-то сможет ее обидеть, — ведь он теперь рядом, он защитит ее. Больше всего он боялся, что увидит на ее лице следы увечий. Шрамы, пятна ожогов. Даже волосы, остриженные грубыми ножницами цирюльника, — даже это обезобразит ее. Он думал об этом, не переставая. Впрочем, иногда ему казалось, что страдание не властно над Урсулой Хаан. Ее волю не подчинить. Она посмеется над палачами и выйдет из застенка несломленной, еще более чистой и гордой, чем прежде, — истинная дочь своего отца.

— Покажите приказ, — хрипло произнес он. — Если все верно — пропустим.

«Как только протянет бумагу — сдерну его с седла», — подумал он, обменявшись взглядами с Хансом.

Солдат с удивлением посмотрел на них, недобро прищурился. У него были странного цвета глаза: как будто несколько капель небесно-голубого индиго размешали в грязной мыльной воде.

В следующую секунду он схватился за пистолетную рукоять.

Удар сердца — оглушительный, тяжелый и сильный, как удар тарана в запертые ворота.

Сразу за этим — три выстрела, дымящиеся ноздри разряженных пистолетов, ржание раненых лошадей. Мыльноглазый упал на землю, выкатился из седла. Его спутники — схватили оружие.

— Спокойно! — крикнул Альфред солдатам. Томас целил в них из окна, Ханс вытащил из-за пояса второй пистолет. — Не делайте глупостей и останетесь живы.

— Чего ты хочешь? — спросил мыльноглазый, тяжело поднимаясь с земли, отряхивая колени. Его лошадь лежала на боку, раздувая живот с сочащимся багрово-черным пятном. Еще один всадник — тот, что был за каретой, лежал на земле неподвижно. При падении с лошади он сломал себе шею.

— Вы отпустите их.

— Их? — переспросил солдат, распрямляясь.

— Тех, кто в карете. — Пальцы Альфреда немного дрожали. Чтобы унять эту дрожь, он положил руку на эфес шпаги. — И отправитесь дальше.

— Вот как, — усмехнулся солдат. — В таком случае…

Его шпага с визгом вылетела из ножен, клинок устремился вперед, целя Альфреду в грудь. В последнюю секунду тот успел отразить внезапный удар. Несколько мгновений спустя их клинки уже яростно грызлись между собой, рисуя в воздухе неровные петли, высекая искры, оставляя друг другу зазубрины. Рубящие удары, уколы, острая сталь, наткнувшаяся на прочные кольца эфеса. Альфред замешкался, и в ту же секунду солдат ударил его в лицо кулаком. Молодой Юниус устоял на ногах, пригнулся, из всех сил отражая яростные атаки мыльноглазого. Сердце в его груди разрослось, билось, как зверь в капкане.

Вдруг произошло нечто странное. Мыльноглазый, несколько раз рубанув клинком и заставив Альфреда отступить, вдруг повернулся и прыжками побежал обратно к карете. Энгер нацелил на него пистолет, но в этот самый момент стражник, сидевший на козлах, выстрелил в него. Пуля ударила Ханса пониже груди, его губы дрогнули и побелели. Но, прежде чем упасть на сухую траву, он успел нажать на спусковой крючок.

Легкое дуновение ветра, несколько крупинок песка, упавших вниз в стеклянных полушариях невидимых песочных часов. Потемневший лик неба, оскверненного пороховой гарью. Поверхность реки, переливающаяся, как шершавая кожа змеи.

Ханс Энгер лежал на спине, силясь подняться. Лицо его сделалось бледно-серым, голубоватые тени выступили вокруг глаз. В нескольких шагах от него лежали на траве мертвецы: тот, первый, что сломал себе шею при падении с лошади; другой, которого Ханс застрелил; третий — которому Томас раздробил череп пулей из аркебузы. «Осталось двое, — подумал Альфред, выпрямляясь, глядя на стоящую перед ним карету. — Остался последний шаг».

В следующую секунду дверца кареты распахнулась, и он увидел Урсулу.

Девушка ступала осторожно, словно по льду. Серая вытертая накидка, кандалы, отвратительно позвякивающие на тонких руках. Кинжал мыльноглазого был плотно прижат к ее горлу.

Урсула не изменилась. Почти. Волосы ее по-прежнему были длинными, окаймляли лоб медной, густой волной. Ни на лице, ни на руках, ни на шее не было багровых следов, рубцов и ожогов — ничего подобного. Разве только сгорбленные плечи, и кандалы, и нелепая накидка в заплатах…