Сильвандир

И теперь Роже повторял вслух:

— О да, до чего я был глуп! До чего наивен! До чего простодушен! Читатель видит, что пребывание в Париже уже начало оказывать заметное влияние на нашего героя.

Однако неумолимая судьба была тут как тут и протягивала к нему свою медную руку с железными шипами. Каждая минута стоила дня, а каждый день стоил года. На следующее утро человек с бородавками, точный, как само время, и неотвратимый, как смерть, должен был появиться снова.

Роже провел всю ночь в поисках выхода из создавшегося положения; нечего говорить, что он так ничего толком и не придумал.

Наступило утро. Шевалье ожидал человека с бородавками, вооружившись множеством встречных предложений и подготовив целый арсенал каверзных вопросов.

Посетитель не заставил себя ждать. В назначенный час, минута в минуту, Роже, который весь обратился в слух, различил шум шагов на лестнице; шаги эти затихли у его двери, затем в нее трижды постучали и наконец после слова «Входите!» — его дрожащим голосом произнес шевалье — дверь отворилась и вошел роковой посланец, еще более угодливый, смиренный и медоточивый, чем накануне.

Он медленно обвел глазами комнату, затем еще раз внимательно огляделся вокруг.

— Вы и нынче один? — спросил он.

— Убедитесь сами, — отвечал шевалье. Незнакомец с той же тщательностью, что и в прошлый раз, вновь осмотрел комнату и стоявшую в ней мебель, после чего вплотную подошел к Роже; юноша был так бледен, словно ему предстояло взойти на эшафот.

— Ну как, господин д'Ангилем, обдумали вы мое предложение? — спросил таинственный посетитель.

— Больше того, я не только все хорошенько обдумал, но я вас разгадал, сударь, — ответил Роже, — а потому давайте говорить без обиняков и покончим с этим делом.

— Таково и мое заветное желание, милостивый государь, — отвечал человек с бородавками, низко поклонившись.

— Вас послал ко мне некто, желающий избавиться от своей дочери.

— Избавиться? О милостивый государь, какое грубое слово!

— Не станем препираться из-за слова. Впрочем, я, к сожалению, уверен, что оно тут самое уместное.

— И все же я хотел бы разубедить вас…

— Дальше. Отец этой особы — один из тех судей, что разбирают мою тяжбу, не так ли? — спросил Роже, пристально глядя прямо в опаловые глаза человека с бородавками.

Тот в свою очередь уставился на юношу с удивленным видом, и во взгляде его можно было прочесть почти что восхищение.

— Да, верно, милостивый государь, вы угадали.

— Ну, я в том и не сомневался! — торжествующе воскликнул шевалье.

— Но что из этого следует? К чему послужит ваша догадка?

— К чему послужит? Теперь я твердо уверен, что если не женюсь, то проиграю тяжбу.

— И столь же твердо можете быть уверены, что выиграете ее, коли женитесь.

— Все это весьма грустно, — со вздохом сказал Роже.

— Сударь, — продолжал незнакомец, — напрасно вы жалуетесь, ведь вы на верном пути к богатству. Действуйте же, господин д'Ангилем, действуйте. Вот вам мой совет.

— Стало быть, по-вашему, я, дворянин, чья честь ничем не запятнана, должен жениться на дочери человека, торгующего правосудием!

— Остается только пожалеть, господин д'Ангилем, что вы так смотрите на веши, — ответил посетитель, — но ведь этак смотреть на жизнь просто нелепо, уж простите меня за резкость! Человек пользуется влиянием, он оказывает услугу своим друзьям и этим обязывает их к признательности, а поскольку признательность — закон возвышенных душ, то и друзья в свой черед оказывают ответную услугу.

— Да, я все понимаю, но только девица…

— Что девица?

— Девица эта… и в самом деле девица? Незнакомец хихикнул.

— Или вдова? — продолжал шевалье. Незнакомец хихикнул чуть громче.

— Черт побери, сударь! — в бешенстве вскричал шевалье. — Да вы, кажется, смеетесь надо мной!

— Боже упаси, господин д'Ангилем! Я смеюсь лишь над вашими страхами.

— Возможно, они и неосновательны, — продолжал Роже, — но ведь вы сами принуждаете меня покупать кота в мешке!

— Тем приятнее будет ожидающий вас сюрприз, господин д'Ангилем.

— Ах!.. Не могу же я удовольствоваться вашими словами, сударь. Дайте мне хоть одним глазком взглянуть на девицу… на юную особу… на особу, на которой я должен жениться… словом, на ту даму, о ком идет речь…

— Невозможно, милостивый государь, невозможно.

— Но послушайте… ее отец… позвольте мне взглянуть хотя бы на отца… Ведь это такая малость!

— Напротив, милостивый государь, вы даже сами не понимаете, о чем просите: коли вы увидите отца, то уже через сутки узнаете, кто его дочь и какова она.

— Вы меня с ума сведете, — пробормотал шевалье.

— Послушайте, господин д'Ангилем, — продолжал человек с бородавками, стараясь говорить как можно мягче, — да не отчаивайтесь вы так: поверьте мне, дело-то стоящее, вы потом сами станете раскаиваться, что были так неуступчивы, ибо, поддаваясь всем этим мелким соображениям, которые, как я замечаю, увы, оказывают на вас столь сильное влияние, вы рискуете потерять полтора миллиона ливров и проиграть тяжбу. Да вам еще придется заплатить тридцать, а то и все сорок тысяч ливров судебных издержек.

Между тем, женившись, вы получите свои полтора миллиона, получите сверх того мебели и иных предметов обстановки на шестьдесят тысяч экю, драгоценных камней и украшений больше чем на полтораста тысяч ливров, не считая наличных денег в шкатулке, а шкатулка-то тяжелехонькая, уж за это я ручаюсь, сам присутствовал, когда ее опечатывали.

— Ах так! Тогда позвольте еще один вопрос.

— Спрашивайте, милостивый государь, спрашивайте, и, коли я только смогу на него ответить, непременно отвечу.

— Почему мой будущий тесть, — спросил Роже, — не предложил свою дочь моему противнику, господину Афгано?

— Да потому, что он решил отдать предпочтение вам.

— Весьма обязан!

— Ведь Индиец уродлив, а вы красивый юноша; креме того, ваш противник, быть может, и важная персона в своей стране, но у нас его знатность никем не признана; короче говоря, имя д'Ангилем гораздо приятнее звучит для французского уха, чем какое-то дикое имя Афгано. Госпожа Афгано! Сами посудите: как возгласить подобное имя при дворе?! И тем не менее, несмотря на все это, коли вы нынче откажетесь…

— Что будет, если я нынче откажусь?

— Я завтра же отправлюсь к господину Афгано.

— Стало быть, отцу не терпится пристроить свою дочку?

— Да, она уже девица на выданье.

— Охотно верю. Словом, выбор остановили на мне, чтобы меня погубить.

— Повторяю, милостивый государь, вы просто неразумны, такие речи приличествуют разве что зеленому юнцу. Вам предлагают полтора миллиона ливров, они сами плывут вам в руки, для этого вас отыскивают в самой жалкой комнате самой жалкой гостиницы, а вы при этом утверждаете, будто вас хотят погубить! Ах, поистине, вы меня приводите в отчаяние.

— А может быть, мы столкуемся полюбовно, сударь? — спросил шевалье. — Не возьмет ли тот, кто прислал вас кo мне, сто, двести, ну пусть даже триста тысяч ливров? Я их уступаю, я их предлагаю, я их дарю ему!

— То, что вы мне предлагаете, господин д'Ангилем, противно здравому смыслу: сто тысяч экю, каковые вы готовы отдать, уже и так не ваши, они составят приданое вашей будущей жены.

— Как? Приданое моей будущей жены?

— Разумеется! Беря в жены юную особу, вы признаете что за ней дают приданое в сто тысяч экю; по-моему это вполне естественно, коль скоро ее отец дает вам возможность получить полтора миллиона ливров.

— Вы сказали «юная особа», сударь! — воскликнул шевалье. — Да, вы именно так сказали. Стало быть, невеста молода?

— Вы счастливец, господин д'Ангилем, редкостный счастливец! Соглашайтесь, говорю вам, соглашайтесь.

— Послушайте, вы ведь меня знаете, я живу не таясь, у меня нет никаких тайн, я не прячу карт, а играю в открытую…

— Вот и будьте хорошим игроком до самого конца.

— Я и сам того хочу; но мне нужно доказательство ваших возможностей, свидетельство вашего влияния.