Любой ценой

— Как в приз?! — дружно ахнули офицеры, и в зале враз повисла удивленная тишина.

— А так… — взглядом Туманова отыскала на авиаторском конце поручика Меандрова и, не спуская с него глаз, звонко отчеканила: — Я готова принадлежать тому, кто выполнит одно мое условие… Как, господа, желающие есть?…

— Есть!… Есть!…

Офицеры радостно загоготали, а Думитраш, сумевший проследить взгляд Тумановой, наклонился к Мишеньке Рагузе и быстро спросил:

— Это что… Тот самый авиатор?

— Ну да, вон там… Поручик Меандров… — торопливо подтвердил Рагуза и, забыв про Думитраша, громко выкрикнул. — Просим!…

Мадемуазель Туманова благосклонно улыбнулась в его сторону и, приковав всеобщее внимание, снова поднялась на подмостки.

— Внимание, господа… — соблазнительная ручка мадемуазель описала в воздухе магический круг. — Мое условие… Сбитый германский аэроплан!

Зал ахнул и просто заклокотал. При таком условии штабистам оставалось только скрипеть зубами, так как хотя бы призрачная возможность сбить аэроплан была только у зенитчиков, но и их никто, включая самих артиллеристов, не принимал всерьез, поскольку всей армии было известно, что они своей стрельбой только пугают германских летчиков.

Зато авиаторы сначала горделиво приосанились, а потом, осознав, что девица Туманова вольно или невольно сделала их соперниками, даже принялись косо поглядывать друг на друга, а прапорщик Щеголев, явно посчитав себя главным претендентом, настолько отважился, что послал отчаянной мадемуазель воздушный поцелуй.

Столь явное предпочтение привело к всеобщему разочарованию и неизвестно во что бы это вылилось, если бы неожиданно для всех поручик Думитраш не поднялся и громко не спросил:

— Мадемуазель, а мне участвовать можно?

Думитраш, став центром внимания, ослепительно улыбнулся, и Туманова, посмотрев на него долгим, изучающим взглядом, ответила:

— Конечно, поручик…

— Тогда позвольте…

Думитраш подошел к сцене, остановился, ярмарочным взглядом окинул мадемуазель и вдруг, сдернув с нее туфельку, принялся со всех сторон разглядывать изящную ножку, словно кузнец, собравшийся ставить на копыто подкову.

Ошарашенная такой бесцеремонностью, мадемуазель немедленно вырвалась, но тут же, взяв себя в руки, насмешливо поинтересовалась:

— Ну как?… Подходит?…

— Да, нога ничего, — вроде бы вполне серьезно отозвался Думитраш и тут же добавил: — Вот только б зубы получше рассмотреть…

— Ах!… — вспыхнула мадемуазель и, мгновенно спрыгнув с подмостков, влепила Думитрашу звонкую пощечину.

Поручик как ни в чем не бывало встряхнул головой и, повернувшись к залу, громогласно заявил:

— Прекрасно… Мне подходит!

— П-а-ручик!… — наконец-то воспылал гневом толстый штабс-капитан. — Вы что себе п-а-зваляете?!

— Миль пардон… — Думитраш поднял обе руки вверх. — Я только позволил себе рассмотреть поближе то, о чем вы изволили говорить. Именной приз!

— Да?… Ну хорошо, я думаю, можно принять ваши извинения… — штабс-капитан на секунду запнулся и, заметив, что стал центром внимания, с готовностью принял на себя обязанности распорядителя. — Итак, господа, кто еще желает принять участие?…

Все авиаторы дружно подняли ладони. Немного подумав, с отчаянной решимостью вскинул руку и артиллерист.

— Значит так… — принялся соображать штабс-капитан. — Господин поручик — инфантерия… Господин поручик — артиллерия… Господин поручик…

Он сбился и, не зная как быть, принялся рассматривать нескольких авиаторов, одновременно поднявших руки. И тут его осенило:

— Н-е-ет, господа, так не пойдет!… По родам войск пари получается и, следственно, гандикап желателен… Господа!… Предлагаю ограничить участие летунов.

— Как ограничить! — счастливо безмолвствовавший рядом с Тумановой прапорщик Щеголев возмутился.

Подумать только, весь вечер он млел, глядя на прекрасную мадемуазель, и вот, когда появилась такая прекрасная возможность, какой-то там штабс-капитан… Прапорщик рвался отстаивать свое право, но он не учел, что слишком уязвлено было самолюбие многих и потому предложение штабс-капитана все встретили злорадно-одобрительным гулом.

— Правильно… Справедливо… — начали дружно высказываться офицеры, и, верно уловив их настроение, штабс-капитан безапелляционно заключил:

— Значит, решено, господа. От авиаотряда — тоже господин поручик, как равный в чине, а господину прапорщику мой совет — быть сдержаннее…

Бедняга Щеголев по-детски зарделся от обиды, но никто этого уже не заметил, и даже мадемуазель Туманова не обратила на него внимания, целиком занятая неожиданно захватившим ее сравнением поручиков Меандрова и Думитраша…

Веселое застолье было прекращено твердой рукой Долежай-Маркова где-то в начале первого, но офицеры еще долго не расходились, прогуливаясь в темноте роскошного помещичьего сада. Были там и Рагуза с Думитрашем, но адъютант довольно быстро исчез, предупредив приятеля, что ночевать у себя не будет.

Оказавшись в одиночестве, Думитраш еще какое-то время пошатался под деревьями, надеясь встретить мадемуазель Туманову, но, довольно быстро сообразив, что его надежды беспочвенны, отправился в комнату Рагузы, спать.

Но, когда он, будучи изрядно «подшофе», добрался до этого временного пристанища, его остановил вкрадчивый голосок:

— Господин поручик…

— М-м-м… — Думитраш завертел головой и увидел, как от стены отделилась тоненькая фигурка. — Мадемуазель… Вам чего?

— Господин поручик, а вас не устроит приз попроще? — и из-под белой накидки на Думитраша сверкнули глаза-бесенки.

— Приз?… Попроще?… — Думитраш кинул взгляд вдоль пустого коридора. — Вполне…

Где-то в подсознании мелькнуло, что он вроде бы видел эту девушку за соседним столом и даже, кажется, улыбался ей, но сейчас ему было не до этого, поскольку хмель и летняя ночь дружно ударили поручику в голову. Он только помотал головой, сгреб неизвестно откуда взявшуюся мадемуазель в охапку и буквально на руках внес в адъютантскую комнату.

— Что?… Что вы делаете?… Пустите… — забилась мадемуазель, тщетно пытаясь вырваться.

— Бер-р-ру пр-р-риз… — радостно зарычал поручик и, опрокидывая доверчивую мадемуазель на кровать адъютанта, враз задрал вверх все ее многочисленные юбки.

Напрасно билась в руках поручика явно попавшая впросак мадемуазель, и когда она наконец смирилась с тем, что произошло, то (наверняка в виде отмщения за вероломство) так взялась за своего партнера, что быстро трезвеющий Думитраш сразу понял, что спать ему в эту ночь не придется…

Зато когда раннее утро заглянуло в комнату с разбросанными по углам предметами туалета и висящими на золоченом бра штанами поручика, мадемуазель самозабвенно ласкала немного подуставшего Думитраша, и глаза ее, несмотря на темные полукружья, светились искренним женским счастьем…

Взаимная нежность в конце концов достигла такого предела, что, помогая одеваться вконец обессилевшему поручику, мадемуазель влюбленно заглянула ему в глаза.

— Вы мне напишете, милый?… Записочку?… Для меня…

— Напишу… — Думитраш ронял голову и с трудом встряхивался. — Кому адресовать?…

— Просто мадемуазель Зи-Зи. Меня все так зовут. А я буду писать вам про пари… Это такой фурор… Такой фурор…

— А вдруг я выиграю? — усмехнулся Думитраш, застегивая с помощью мадемуазель портупею.

— Ну как же вы выиграете? — мило улыбнулась Зи-Зи.

— Выиграю… — еще до конца не выветрившийся хмель заставил Думитраша упорствовать. — А то мне эти летуны надоели…

— Ну и выиграете… Ну и что… — с готовностью согласилась мадемуазель и тут же ласково заглянула в глаза Думитраша. — А разве вам со мной было плохо?

— Хорошо… — кивнул Думитраш, и они крадучись выбрались из комнаты в коридор…

В старых, обжитых поместьях есть свой непередаваемый шарм. Какой бы вычурной ни была новостройка, как бы ни стремился очередной нувориш перещеголять всех, его усилия все равно остаются тщетными, и пока вековая пыль не осядет на новых стенах строения, оно не приобретет ни респектабельности, ни шарма.