Суд волков

Сидя на постели, он склонил голову.

– Быть с тобой всегда – это счастье. И я был бы счастлив вдвойне, зная, что сделал счастливой тебя.

Однако сказано это было не тем тоном, на какой она надеялась.

– Но горе моего отца не даст мне покоя, – добавил он.

– Твой отец – умный человек… – начала она.

– Вот именно. Он заставит себя смириться, но горе его будет ничуть не меньше.

Шахматная партия в патовой позиции, подумала она.

Через десять дней, туманной ночью, Исаак закутался в плащ, зашитый Жанной, и, все еще подволакивая ногу, которая ослабела от долгой неподвижности, отправился к отцу. Жанна дрожала от страха, что на него опять нападут грабители. Она убедила его взять кинжал, купленный ею специально для него, и использовать для опоры трость. В случае нужды трость тоже могла стать оружием. Исаак взглянул на нее с улыбкой.

– Я вернусь поздно, – сказал он.

– Я буду ждать тебя.

Вернулся он в полночь. Поскольку ключа у него не было, он позвонил в колокольчик у входной двери. Жанна спустилась вниз, перескакивая через ступеньки, с подсвечником в руке. Под мышкой он держал большую шкатулку и выглядел совершенно измученным. Она взяла у него шкатулку и поразилась ее тяжести. Они поднялись в спальню. Исаак долго молчал. Не сводя с него взора, она налила ему бокал вина. Наконец он поднял на нее глаза, казавшиеся еще чернее, чем всегда.

– Исаак Штерн умер, – сказал он.

Она ничего не поняла. Или Исаак выразил свою мысль символически?

– Исаак Штерн на самом деле умер, – повторил он. – Скончался от ран. Завтра мой отец прочтет над ним заупокойную молитву в синагоге. Над пустым гробом, ибо погибшего по ошибке захоронили в общей могиле.

Жанна была ошеломлена. И молча смотрела на его осунувшееся лицо. В пламени свечи запавшие глаза и щеки выглядели пугающе. Она представила себе муки отца, страшную церемонию погребения живого человека и буквально лишилась дара речи. Неужели все это из-за нее?

Она невольно попятилась. В немом ужасе.

Он шагнул к ней:

– Это ради моей любви к тебе.

Жанна застыла на месте. В горле у нее пересохло. Как если бы Исаак действительно умер.

Она налила себе вина. Жадно его выпила.

– Исаак… – сказала она хрипло.

Слезы брызнули у нее из глаз.

– Теперь, Жанна, ты узнаешь, что кто-то любил тебя по-настоящему. Любит по-настоящему.

Казалось, минуты текут со стальным звоном.

– Нет для нас ничего ужаснее, чем отречься от своей веры, – молвил он.

Она заплакала. Ее мечта сбылась. Жанна оплакивала умершего Исаака. Он протянул к ней руку. Она встала, отошла от него. Отчего любовь подобна кинжалу, вспарывающему душу?

Она выплакалась, стоя у окна.

– Отныне, Жанна, я принадлежу тебе телом и душой.

Она знала доброту Исаака и понимала: он произносит эти страшные слова таким спокойным тоном потому, что страдает не меньше ее.

– Нет, – сказала она, – нет. Это ты полностью владеешь мною. Отныне я твоя раба.

Он встал и подошел к ней. Обнял ее. Они долго стояли так, не говоря ни слова.

Исаак хотел отнести шкатулку к себе в спальню. Но Жанна показала ему тайник, где прятала свою.

Они спали каждый на своем этаже. Этой ночью тела их безмолвствовали.

На следующий день Жанна отправилась к отцу Мартино, в церковь Сен-Северен. Она не встречалась с ним после ссоры из-за посмертного оправдания Жанны д'Арк. Пожертвования передавала через кормилицу.

Она вошла к нему, исполненная холодной решимости. Он не знал, что она в те дни ополчилась на все религии вообще, ибо все они предали Господа и Его сына Иисуса, распятого по злобе человеческой. Она понимала, что отец Мартино – неплохой человек. Он лишь нес свою долю вины за ложь тех, которые провозгласили себя представителями Бога.

– Дочь моя… Рад видеть вас. Каким добрым ветром вас занесло?

Она ответила не сразу. Смерила его взглядом, ледяным, как сосульки, нависающие над водосточными трубами в разгар зимы.

– Я пришла узнать, сколько вы возьмете за то, чтобы втайне окрестить еврея.

Воцарилось безмолвие, стеной вставшее между ними.

– Втайне?

– Без победных криков. Без объявления о крещении.

Он вздохнул.

– Я ничего не возьму, Жанна де Бовуа, – спокойно ответил он. – Мне достаточно того, что Господь мой восторжествовал. Царствие его сильно не криком.

Она кивнула и положила кошель на разделявший их стол. Он взял кошель, развязал его и высыпал содержимое на стол. Сто турских ливров.

Он отложил две монеты в сторону, ссыпал остальные девяносто восемь обратно в кошель, завязал его и протянул Жанне:

– Двух ливров хватит для свершения обряда.

Он задержал на ней мрачный взор. Она не отвела глаз.

– Заберите эти деньги.

– Тогда до завтра, – сказала она, взяв кошель.

– К вашим услугам.

Он поднялся, чтобы проводить ее до двери.

– Гоните прочь дурные мысли, Жанна, – сказал он. – В конце концов они могут загрязнить вашу душу.

Взгляд ее смягчился. Она даже попыталась улыбнуться.

– Этот человек много значит для вас, – произнес он.

– В нем мое спасение, – ответила она.

В этот час, должно быть, уже началась церемония прощания с человеком, которого я люблю, подумала она. Вернее, с тем человеком, каким он был до сих пор.

Затем она направилась во дворец Турнель.

Стражи узнали ее и пропустили. Королевский секретарь вышел из левой двери, которой она никогда не пользовалась; она всегда проходила в правую, прямо в покои Карла VII. Секретарь остановился. Они поздоровались.

– Вы желаете видеть короля?

Она кивнула.

– Он не в лучшем своем виде. В конце недели поедет отдохнуть в Меэн.

– Что с ним?

Взгляд секретаря омрачился.

– Просто переутомился. Я спрошу, сможет ли он принять вас. У него был тяжелый день.

Она стала ждать. Секретарь вернулся с улыбкой на лице.

– Его величество рад вашему визиту.

Первое, что заметила Жанна, был табурет, на который король положил левую ногу. И удрученный вид монарха.

– Жанна! Подойдите же ко мне, дочь моя, госпожа де Бовуа!

Она присела в поклоне и поцеловала королевскую руку.

Он посмотрел ей в лицо. Ясно ли он видел? Взгляд его казался мутным. Он шутливо сказал:

– Вы совсем меня бросили, ведь я больше не вижу вас! Придется мне выдумать какой-нибудь заговор, чтобы вы заходили почаще.

Она засмеялась:

– Сир, в моем нежелании вас тревожить следует видеть лишь мое уважение к вам и любовь.

– Уважение принимаю, – с иронией произнес он. – Так что же, вас привела ко мне любовь?

– Да, сир. Король оживился:

– Наконец-то Купидон растопил лед! Я с ним знаком?

– Нет, сир. Я возвращаю вам заблудшую душу Он вновь откинулся на спинку кресла.

– Завтра его окрестят, – сказала она.

Королевская рука ухватила подлокотник кресла. Карл склонился к Жанне.

– Еврей? – с легким удивлением осведомился он.

– Да, сир. Еврейский банкир. Сегодня его отец совершает в синагоге погребальный обряд в память о своем умершем сыне. Я пришла просить вас воскресить его.

Карл VII присвистнул. Потом рассмеялся.

– Жанна, Жанна! Стало быть, вы просите меня сыграть роль Христа! Что я должен сделать?

– Его звали Исаак Штерн. Штерн по-немецки означает "звезда". Позвольте этому новому христианину называться Жак де л'Эстуаль. Мы уповаем на ваше великодушие, сир.

Сдавленный смешок застрял у короля в горле. Он покачал головой:

– С именем согласен, разумный выбор. Дарую его. Что касается остального, то мне нужно сначала увидеть этого нового Лазаря. Через два дня я еду охотиться в Меэн-сюр-Йевр. Будьте оба в моей свите.

– Это большая честь, сир.

– Вы хоть выйдете за него замуж?

– Да, сир.

– У этого сквалыги, должно быть, недюжинные достоинства! – со смехом сказал король. – Приходите послезавтра в девятом часу вместе с Жаком де л'Эстуалем.