Тень Торквемады

А что же Антонио де Фариа? Он дождался своего часа. Отдав последние указания, Альфонсо Диас быстро переоделся и предстал перед бывшим пиратом в одежде голландского дворянина: доверху застегнутый приталенный кафтан темно-синего цвета и фреза — плоский неширокий крахмальный воротник. В Нидерландах придерживались преимущественно французской моды, в которой ощущалось влияние бургундского двора. Испанская мода приживалась с большим трудом даже среди высшего сословия, не говоря уже о простом народе.

— Вам, сеньор, тоже не мешало бы переодеться. И лучше будет, если нас примут за венецианцев. Понимаете ли, здесь испанцев… мягко говоря, несколько недолюбливают. Особенно в том районе, который вы желаете посетить.

— Еще чего! — воскликнул де Фариа. — Никто не может указывать мне, что нужно носить, а что нет! Тем более, какие-то нидерландцы. В Китае меня даже придворные грозного мандарина не заставили надеть церемониальный халат. Испания — владычица морей! И этим все сказано.

— Что ж, воля ваша… — Диас пожал плечами. — В Нидерландах многие одеты по испанской моде, так что, думаю, вы не будете на их фоне сильно выделяться. Но, по крайней мере, держите язык за зубами. А шпагу поближе к руке.

— Ну, это и так понятно. Все притоны мира на одно лицо. Зазевался — и ты уже на небесах…

До XV века власти Амстердама пытались оградить добропорядочных горожан от проституток и не позволяли им входить в стены города. Однако спустя какое-то время для жриц любви все же был выделен свой район — Де Валлен, где с XIV века заправляли моряки. Поскольку в поисках продажной любви моряки нередко пугали на улицах добропорядочных горожанок, проститутки решили выделить себя из общей массы женщин красными фонарями, которыми они освещали свой путь. Красные фонари были столь удобны в качестве своеобразного указателя и в качестве маскировки внешних недостатков проституток, что их начали использовать повсеместно, а Де Валлен получил название района Красных Фонарей.

Со временем женщины легкого поведения начали плавно перемещаться с улиц Амстердама в стены домов, где выставляли себя на продажу прямо из окон. Это было заметно проще и удобнее — не нужно скитаться и мерзнуть на улицах, а потом еще и искать укромное местечко.

Несмотря на то что нормы морали стали заметно строже относительно прошлых веков, торговля телом все равно не становилась менее бойкой. Испанцы, пришедшие к власти в Нидерландах, объявили совместно с протестантской церковью проституцию страшным грехом перед небом и преступлением перед людьми… и начали сами выступать сутенерами. По закону притоны могла содержать и контролировать только городская стража, поэтому официальные заведения подобного типа функционировали лишь в нескольких местах — на улицах Пейп и Халстиг. Остальные публичные дома были взяты под арест, а проститутки штрафовались.

Городские власти Амстердама ничего не имели против подобного ведения дел. Они считали, что это достаточно выгодно для города и для контроля порядка в нем. Кроме того, добропорядочным горожанкам уже не стоило бояться дурного влияния на своих дочерей и насилия к ним со стороны заезжих моряков. Однако городская и религиозная власть Амстердама поставили ряд условий в отношении проституток и их клиентов: проститутки не имели права на замужество, а женатым мужчинам запрещалось посещать публичные дома. И конечно же все эти правила были скорее исключением из общей нормы; по крайней мере в отношении мужчин. Жизнь, как обычно, внесла коррективы в благие намерения власть имущих.

Антонио де Фариа шел по улицам Амстердама и дивился архитектуре строений. Альфонсо Диас, который не раз бывал в этом городе, объяснил ему, что при строительстве домов на каналах должны были соблюдаться жесткие ограничения, несмотря на несметные богатства владельцев. Дома лепились друг к другу, как ласточкины гнезда, а их фасады смотрелись неправдоподобно узкими. Зато в глубину все строения были сильно вытянуты и напоминали портовые склады в Севилье. Городской магистрат ограничил и расцветку домов. Они были темно-красными, черными и серыми, а двери — только темно-зелеными.

Два нижних этажа строений имели огромные окна, а верхние этажи — маленькие. Это было связано с тем, что на нижних этажах жили, а на верхних хранили товары. Кроме того, дома, как правило, были наклонены в сторону канала, и вовсе не оттого, что их клонило от старости. Просто товары на верхние — складские — этажи втягивали через окна на веревках, и чтобы не портить во время таких работ красоту фасада, дома строили с наклоном на внешнюю сторону.

— Чудны дела твои, Господи, — сказал Антонио де Фариа, проходя мимо одного из таких домов. — Того и гляди рухнет.

— Все когда-нибудь рухнет, — буркнул Альфонсо Диас.

Он шел и нервно оглядывался. В прошлый приезд капитану «Ла Маделены» пришлось поупражняться в фехтовании с портовым сбродом, и теперь он с трепетом ожидал, что может встретить кого-нибудь из тех, кому он испортил шкуру. Ему вовсе не хотелось закончить жизнь на амстердамской брусчатке, тем более, что впереди его ждала хорошая прибыль и новые торговые горизонты. Проходя мимо Аудекерк, он истово перекрестился и мысленно попросил святого Николаса посодействовать в дальнейшем плавании.

За многовековую историю существования Амстердама у города сменилось много святых покровителей, но главным всегда оставался Синтерклаас — святой Николас. Этот святой прославился в IV веке. Как рассказывала легенда, он спас от страшной участи трех мальчиков, которых злой трактирщик хотел замариновать и посадил для этого в бочку с рассолом. С тех пор за святым Николаем и закрепилась репутация великого защитника маленьких детей. Кроме того, амстердамцы были привязаны к своему святому еще и за то, что он усмиряет бури, покровительствует рыбакам и торговле.

Первым делом решили посетить винный погребок. Пока два жуира добирались до района Ла Валлен, их начала мучить жажда и примитивная мужская зависть: встречные морячки, покидавшие юдоль пьянства и разврата, выписывали по брусчатке такие кренделя, что приходилось прижиматься к стенам домов, дабы случайно не оказаться на пути какой-нибудь развеселой компании. Ни Диасу, ни де Фариа не хотелось ввязываться в драку по столь ничтожному поводу.

Винный погребок оказался просторным и относительно чистым, хотя его вид снаружи совсем не предполагал присутствие гигиены даже в ничтожных количествах: обшарпанные стены, подслеповатые, давно не мытые оконца, хлипкая дверь, державшаяся на честном слове, грязные ступени, ведущие вниз (питейное заведение располагалось в полуподвале) и ржавая вывеска над входом. Она была изготовлена из металла и изображала кота, который держал в зубах толстую рыбину, весьма отдаленно похожую на сельдь. Погребок так и назывался — «Кот и селедка».

Обстановка погребка поражала пуританской скромностью — длинные дубовые столы, лавки, на стенах — кованые подсвечники и стойка, составленная из больших винных бочек. Потолок поддерживали массивные балки, почерневшие от времени, а пол был посыпан опилками, благо такого добра хватало — пилы на амстердамских верфях работали с раннего утра и до позднего вечера.

Климат в Нидерландах был мягким, а в Амстердаме — тем более. Зимы почти не было, и хозяин погребка решил не тратиться на такую роскошь, как отопление, то есть на сооружение камина. Ведь дрова, а тем более, древесный уголь, стоили немалых денег. Если на дворе становилось совсем уж холодно, то в стенных нишах устанавливались жаровни с тлеющими угольями.

Испанцы заказали себе дженевер, о котором Антонио де Фариа поведали пираты, промышлявшие в Северном море, и которых судьба неизвестно каким образом занесла на Гоа. Обильная закуска в погребке, как в тавернах и харчевнях, не полагалась — только сельдь в разных видах. Альфонсо Диас оказался прав — весь город был пропитан селедочным духом.

Погребок полнился моряками. Кого здесь только не было! Морские волки разных народов и национальностей, которые в это смутное время нередко сражались друг с другом, адепты разных религий и верований, разговаривающие на многих языках, тем не менее проявляли удивительную солидарность, когда дело касалось выпивки. В винном погребке царил дух морского братства и единения, невозможный при иных обстоятельствах.