Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

Секунду-другую Субэдэй сверлил Бату холодным взглядом, но тот выдержал его с дерзкой надменностью.

– Да,

орлок

Субэдэй? Вы желаете о чем-то мне сказать?

– О важности правильно выбрать место, – ответил тот. – А еще о том, что его следует хорошенько разведать: нет ли там скрытых препятствий.

Бату, спесиво фыркнув, снова посмотрел вниз. Невзирая на внешнюю заносчивость, было ясно, что он вбирает в себя все подробности рельефа, пытливо вглядываясь в них и запоминая. Учеником он был на редкость строптивым, но сметкой не уступал ни одному из известных Субэдэю тысячников. Иногда, глядя на него, сложно было не вспомнить его отца – память, вмиг остужавшая раздражение багатура.

– Расскажи, что происходит в наших туменах, – сменил тему Субэдэй.

Бату пожал плечами. С высоты ему было видно пять огромных колонн, медленно текущих по местности. Одного взгляда на них юноше достаточно для уяснения маневра.

– Идем пятерней. Движемся порознь, атакуем вместе. Пять пальцев охватывают как можно больше земли. Нарочные поддерживают меж ними быструю связь и отклик на любое действие врага. Все это ввел в обиход, кажется, мой дед. И с тех пор такой подход всегда себя оправдывал.

Отвернувшись от багатура, Бату улыбнулся. Он знал, что такое построение ввел как раз Субэдэй, но приятно лишний раз ему досадить. А между тем строй действительно что надо: небольшая армия прокатывалась по обширнейшей местности, разоряя на своем пути города и поселки, так что сзади оставались лишь пепелища. А сходились колонны, лишь когда появлялись основные силы врага: нарочные стремглав сводили тумены воедино, в кулак, способный разбить сопротивление до того, как оно сплотится.

– Глаза твои зорки, Бату. Расскажи, что тебе еще известно о порядке построения наших войск.

Голос Субэдэя выводил из себя своим спокойствием, и Бату на это клюнул, решив показать старому вояке, что в его уроках не нуждается. Он заговорил быстро и отрывисто, рубя ладонью воздух:

– Перед каждой из колонн скачут разведчики –

арбанами,

то есть десятками. В поисках врага они могут отрываться вперед аж на двести гадзаров. В центре перемещаются кибитки с семьями, со всем скарбом и юртами, быки, верблюды с барабанщиками, а также хошлоны в разобранном виде, счет которых может идти на тысячи. Есть еще передвижные кузницы на кованых колесах, с запасом железа. Это, кажется, придумали вы. С ними шагают не вошедшие в возраст отроки и пехотинцы – наш последний оплот, если вдруг истинных воинов, вопреки всему, удастся одолеть. А вокруг них передвигаются стада овец и коз, ну и, само собой, табуны запасных лошадей, по три и более на одного воина. – Юноша говорил все увлеченнее, блаженствуя от возможности выказать свою осведомленность. – Далее шествует тяжелая конница туменов, построенная в тысячи,

минганы

. А за ней – заслон из легкой конницы, которая первой осыпает врага стрелами. Ну а совсем уж в конце плетутся замыкающие, мечтая быть поближе к переду, а не топтаться по дерьму всех впереди идущих. Что еще? Перечислить вам имена командиров?

Орлок

, возглавляющий все войско, – это ты; во всяком случае, мне так сказали. В плане родословной тебе похвастаться нечем, поэтому я тот самый

тайджи –

родич Чингисхана, – чье имя значится в приказах. Вообще устроено как-то странно, но это мы, пожалуй, обсудим как-нибудь в другой раз. Тумены возглавляем я, а также темники Хачиун, Джэбэ, Чулгатай и Гуюк. Тысячники у нас, если по старшинству…

– Этого достаточно, Бату, – сухо произнес Субэдэй.

– Илугей, Мукали, Дегей, Толон, Онггур, Борокул…

– Я сказал, хватит! – Субэдэй повысил голос. – Их имена мне известны.

– Ах вон оно что? – поднимая бровь, ехидно усмехнулся Бату. – Тогда я не понимаю, что ты намеревался преподать мне тем, что я полдня потерял, таскаясь с тобой по всем этим скалам. Если я допустил какие-то ошибки, ты должен их до меня довести. Так что я спрашиваю: я в чем-нибудь ошибся? Вызвал чем-то твое недовольство? Ну так потрудись объяснить, чтобы я мог исправить свою оплошность.

Глазами он сверлил Субэдэя, вновь выказывая свою настоянную на горечи спесь. Багатур в очередной раз сдержал в себе вскипающий гнев, предпочитая не осаживать молодого человека лишь за его излишнюю горячность. Очень уж он походил на своего отца Джучи, а потому Субэдэй тем более не имел на это права.

– Ты не упомянул

таньму

. Наши вспомогательные иноязычные части, – сказал наконец Субэдэй, все так же невозмутимо.

Бату в ответ желчно хмыкнул:

– Этот сброд из инородцев? Да, не упомянул, и не буду. Потому что они этого недостойны. Они годятся лишь на то, чтобы поглощать собой стрелы и камни наших врагов. Я, пожалуй, поеду к своему тумену, багатур.

Он начал было разворачивать свою лошадь, но тут Субэдэй, протянув руку, ухватил ее за поводья. Бату мрачно на него воззрился, но ему хватило благоразумия не взяться за висящую на поясе саблю.

– Разрешения уходить я тебе еще не давал, – заметил Субэдэй.

Лицо его оставалось бесстрастным, но голос посуровел, глаза налились тигриным светом. Бату играл змеистой улыбкой, и чувствовалось, что с губ его вот-вот сорвется нечто дерзкое, что безвозвратно погубит их и без того натянутые отношения. Поэтому-то Субэдэй и предпочитал иметь дело с людьми более зрелыми, имеющими представление о последствиях, а потому не рискующими на корню погубить свою жизнь моментом отчаянного безрассудства. И Субэдэй заговорил быстро и твердо, в намерении этот роковой момент предвосхитить:

– Бату, если у меня возникнет хотя бы малейшее сомнение в твоей способности подчиняться моим приказам, я отошлю тебя назад в Каракорум. – Юноша с изменившимся лицом набрал в грудь воздуха, но Субэдэй с беспощадной решительностью продолжил: – Там ты сможешь пожаловаться на меня своему дяде, но продолжать со мной поход ты больше не будешь. А я… Если я прикажу тебе взять какую-нибудь крепостишку, то ты лучше положишь под ее тыном весь свой тумен, чем меня ослушаешься. Если велю скакать во весь опор под градом стрел, то ты лучше загонишь всех своих коней и загубишь всадников, чем не прискачешь куда надо вовремя. Я ясно изъясняюсь? Если ты подведешь меня хоть

в чем-то

, шанса исправиться у тебя не будет. Это не игра, темник, и мне совершенно нет дела, как ты ко мне относишься и что про меня думаешь.

Никакого

дела, ты понял? А теперь, если хочешь что-то мне сказать, говори.

За пару лет, истекших с его победы на скачках в Каракоруме, Бату сильно возмужал. Свою горячность он унял с поразительной быстротой, обуздав порыв и скрыв чувства так, что они даже не читались в его глазах. Субэдэй удивился, увидев перед собой не мальчика, но мужа. Однако получается, тем опаснее соперник.

– Ты можешь во всем на меня положиться, Субэдэй-багатур, – сдержанно, без следа вызова или насмешки в голосе, сказал Бату. – А теперь, с твоего позволения, я бы хотел вернуться в свою колонну.

Субэдэй медленно кивнул, и Бату тронул коня по тропке вниз, к подножию. Какое-то время багатур пристально глядел ему вслед, после чего скривился в досадливой гримасе. Надо было все-таки отослать его обратно в Каракорум. С любым другим командиром он бы поступил проще: высек и привязал к седлу, чтобы в таком виде с позором прогнать домой. Только память об отце Бату, ну и, понятно, о его великом деде удерживала руку Субэдэя. За такими вождями идут люди. Может, и Бату со временем уподобится им, если, конечно, по своей запальчивости вначале не сгинет. Ему необходимо вызреть, заматереть, обрести весомость, которая достигается лишь истинным знанием и опытностью, а не пустой спесью. Оглядывая необъятные просторы, Субэдэй кивнул своим мыслям. У молодого тайджи будет еще много возможностей закалить себя в горниле битв.