Обязан выжить

Однако, поскольку вначале за стол все садились как придется, то по мере того как уровень бимбера в сулее быстро снижался, понемногу начали возникать и краткосрочные симпатии. Девчата во всю стреляли глазами, посылая весьма доходчивые сигналы своим избранникам, а те, в свою очередь, реагировали как могли, и все вместе дружно ожидали начала танцев.

Лейтенант Биндюжин пока таких сигналов не получал, и все свое внимание уделял соседке, которая ему очень нравилась. Однако девушка вела себя на удивление скромно, и Биндюжин принялся косо поглядывать на возможных соперников, хотя ничего подозрительного не заметил. Правда, один раз ему показалось, что его соседка уделяет внимание своему визави, лейтенанту Виктору, и Биндюжин начал следить за ним, но через какое-то время бросил.

Виктор вел себя за столом намного сдержаннее остальных, в их сторону не смотрел, и Биндюжин, презрительно пробормотав себе под нос: «Антиллигент хренов, форс давит…» — успокоился и снова повернулся к соседке.

Тем временем поляк-фактор, который все время сновал то туда то сюда, обеспечивая стол закусками и спиртным, решив, что выпито достаточно, притащил и поставил в углу комнаты патефон с кучей пластинок. Офицеры мгновенно повскакали с мест, стол отодвинули в сторону, общий шум перекрыл разухабистый «Весельчак», и все, кто хотел, занялись танцами.

Биндюжин тоже поднялся и, на всякий случай загораживая свою соседку от остальных, галантно наклонил голову.

— Пани, разрешите пригласить вас на танец…

Соседка благодарно улыбнулась, и Биндюжин, отметив про себя, что дело наконец-то пошло на лад, радостно облапил девушку.

Танцы не прерывались ни на минуту. Фокстрот сменял танго, «Розамунду», «Остатня недиля», танцевали даже какую-то «Кариоку», и только когда зазвучала «Лили Марлен», неизвестно как оказавшаяся среди пластинок, распаренный от выпитого Биндюжин потянул свою партнершу в коридор.

Там он, откинув всякую «галантерейность», по-свойски затиснул девушку в угол и торопливо забормотал:

— Ну, чего ты?.. Чего?.. Ну, давай…

Однако девушка начала сопротивляться и тихонько просить:

— Пожалуйста, пустите меня… Я прошу… Я же живу тут…

О том, что она живет здесь, девушка сказала, просто не зная, как избавиться от напористого ухажера, однако Биндюжин воспринял это как согласие и уже по-деловому уточнил:

— Где живешь?

— Тут… У меня тут комната… — начала объяснять девушка, но Биндюжин, не слушая дальше, потянул ее за руку.

— Ну, то пошли! Куда тут?..

Догадавшись, что ее пояснения привели совсем не к тому результату, девушка ухватилась за дверной косяк.

— Да никуда я не пойду!

Биндюжин хотел было просто прикрикнуть на нее, но в этот момент в коридор вышел лейтенант Виктор, за которым увязалась какая-то размалеванная кобета. Она просто висела у него на руке и, заглядывая в лицо, спрашивала:

— А цо то пан поручник такой грустный?

Попробовав отстраниться, Виктор достал папиросу, но кобета снова прилипла к нему.

— О, яки в пана поручника файни кучеры [13]…

— Здесь много кудрявых…

Виктор шагнул к Биндюжину, но тот, стараясь поскорей избавиться от возможного соперника, просто рванул девушку на себя.

— Так ты пойдешь или нет?

— Нет!

До Биндюжина наконец-то дошло, что все его старания напрасны, к тому же присутствие Виктора его еще больше взвинтило, и, пьяно качнувшись, он издевательски спросил:

— Значит, со мной нет… А с кем ты пойдешь?

Девушка отпустила косяк, какую-то секунду, будто колеблясь, смотрела на обоих офицеров и, неожиданно шагнув к Виктору, прошептала:

— Вот с ним пойду…

Размалеванная кобета, с интересом наблюдавшая за ссорой, мгновенно сориентировалась и подскочила к Биндюжину:

— О, який пан! Кидай ее, я тебя утешу…

Кровь ударила Биндюжину в голову, и он, покраснев от злости, прошипел:

— Ах, вот как… — и неизвестно, чем бы все это кончилось, если б Виктор, отстранив Биндюжина, не загородил собой девушку.

— Кончай, слышишь… Не хочет она с тобой.

И пока Биндюжин спьяну соображал, как поступить, Виктор, не ожидая ответа, повернулся к девушке.

— Ну раз так, веди… Куда здесь?

Девушка быстренько проскользнула вперед и по загроможденному поломанной мебелью коридору повела его куда-то в темноту. Биндюжин молча посмотрел вслед и вдруг, резко притянув размалеванную кобету к себе, с неприкрытой злостью сказал:

— Ты не думай… Я не пьяный… Я ему еще покажу…

— Конечно, конечно… — с готовностью согласилась кобета и потянула его туда же, в коридор. — Пошли…

Пока Биндюжин налаживал отношения с кобетой, девушка завела Виктора в маленькую комнатушку и торопливо закрыла дверь. Оказавшись здесь, Виктор сначала огляделся и только потом посмотрел на хозяйку жилья.

— Я Виктор. А тебя как звать?

— Эля…

— Ясно… — он вздохнул и опустился на аккуратно застеленную койку.

Какое-то время в комнате царила тишина, нарушаемая только возней за дверями. Внезапно оттуда долетел стон наигранного экстаза, и Виктор посмот рел на Элю. Только теперь можно было заметить, что он тоже изрядно пьян, однако держит себя в руках. С минуту Виктор молча рассматривал девушку, потом провел по лицу ладонью и негромко, с усмешкой сказал:

— Ну что, Эля… Иди сюда… Сама ж решила.

— Так, так… Я сама… — девушка вздрогнула и непослушными пальцами начала расстегивать пуговички блузки…

Разудалая бимба утихомирилась только под утро. Постепенно стихли выкрики, болтовня, песни, и дом погрузился в сон. Спали где кто, и лишь храп да выкрики офицеров, которым и здесь снилась война, нарушали покой наступившей ночи.

Именно один из таких выкриков заставил Элю проснуться, и она, приподнявшись на постели, огляделась кругом. В ее каморке они были только вдвоем с Виктором, и потому девушке показалось, что, кроме них, в доме никого нет. Офицер утомленно спал, широко раскинувшись на узкой кровати, и Эля, стараясь дать ему побольше места, сначала отодвинулась, а потом и вообще легла боком, опираясь на локоть. И то ли ночь так подействовала на сознание девушки, то ли еще что, но только она, ощущая почему-то щемящую нежность к этому, казалось бы, беззащитному и ставшему таким родным человеку, мягко прикоснувшись ладонью к его лицу начала едва слышно декламировать:

— Мой рыцарь красивый такой, и кубок Грааля священный…

Но, видимо, сон Виктора был слишком чуток, потому что, внезапно раскрыв глаза, он ласково посмотрел на Элю и неожиданно, будто и не спал вовсе, закончил:

— Достал он рукой дерзновенной, мой рыцарь красивый такой.

Нежность точно волной охватила Элю, и она, тесно прижавшись к Виктору, обняла его.

— Откуда ты знаешь этот стих?

— Мама научила…

— И меня мама…

— А твоя мама где? — Виктор тоже повернулся на бок.

— Умерла… Перед самым освобождением.

— А папа?

— Папу ещё в 39-м призвали. Он профессором был, офицером запаса… Их часть просто на марше разбомбили…

— Значит, папа тоже погиб… — В голосе Виктора прозвучало сочувствие. — И ты что, сама теперь?

— Сама…

— Где ж ты живешь?

— Тут…

— А чей это дом?

— Мой…

— Твой?

Виктор сел на кровати, вытащил из кармана галифе папиросы и только после того, как основательно затянулся, спросил:

— А как же ты тут очутилась?

— А это пан Тадек…Ну тот, что все устроил… Он мне немножко помогает. Продуктами… Вот он и попросил, чтоб тут…

— Понятно…

Виктор затянулся сразу на полпапиросы, потом затушил огонь и, вроде как кончив беседу, швырнул окурок на пол. Молчание постепенно перешло в полусон, и когда Виктор снова открыл глаза, сначала ему показалось, что он и вовсе не засыпал. Однако ночная темь отступила, Эли рядом не было, и только откуда-то сзади доносился плеск воды.

Виктор потянулся, глянул назад сквозь прутья кровати и увидел Элю, которая, стоя в потоке утреннего света, лившегося через распахнутое окно, старательно мылась, пользуясь крошечным медным тазиком. Какое-то время Виктор внимательно следил за нею и только собрался заговорить, как она, наконец-то заметив, что он проснулся, ласково попросила: