Обязан выжить

Нет, каким-то особым чистоплюем в подобных делах Вика, конечно же, не был, и какой-то вариант такого плана вполне допускал, но его настораживало другое. Уж больно неуравновешенным, а самое опасное, довольно туповатым показал себя Бык.

Именно поэтому перед Иртеньевым с особой остротой встал вопрос, как быть дальше? Вариантов, собственно, было всего два: или немедленно расплеваться с Васькой, или же, называя вещи своими словами, заняться грабежом и тогда уж, попавшись в один прекрасный момент, огрести по полной программе.

Пока Вика, нежась на корме, пытался построить логическую цепочку, Васька перестав грести и, пустив лодку по течению, вдруг спросил:

— Слушай, Граф, я вот все думаю, чего ты там в доме на морду платок напялил?

То, что Бык все-таки думает, несколько удивило Иртеньева, но на всякий случай ответ им был приготовлен заранее, и потому Вика спокойно сказал:

— Я, пока подходы высматривал, примелькался там, так что вполне опознать могли.

— Опознать, говоришь? — в голосе Быка откровенно звучало недоверие. — А я чегой-то решил, ты вроде как хозяина знаешь…

Выходило, что напарник все-таки что-то заподоз рил, и надо было его успокоить, но придумать Вика ничего не успел, так как Васька, опередив Иртеньева, заявил:

— Ты, Граф, я смотрю, чистеньким хочешь остаться, а по делу не так бы надо. Сначала вволю бы бабой попользовались, а опосля и кончили бы втихую обоих.

Иртеньев хорошо помнил, что Бык именно так собирался поступить, и Вике стоило большого труда отговорить Ваську. Но вот сейчас Бык снова заговорил о том же, и Вика окрысился:

— Ты что, дурак, всесоюзного розыска захотел?

— С чего вдруг? — вытаращил глаза Бык.

— А ты, олух, не видел, куда мы влезли? Это тебе что, барыгу какого-то в подворотне пришить?

— Так, значит, ты знал, куда мы шли… — опять взялся за свое Бык, но Вика резко оборвал его:

— Я всегда знаю, куда иду, — и замолчал.

Впереди по ходу у них был длинный остров, отделенный от берега довольно широкой протокой, и насупленный Бык заработал веслами, направляя лодку прямо туда. Одновременно из-за острова показался идущий им навстречу мощный буксир, тянувший вверх по течению сразу пять барж.

В предвечерней тишине звук над водой шел далеко, и Вика отчетливо слышал натужное пыхтенье машины буксира и даже ровный гул нефтяных форсунок его топок. Вике вдруг вспомнилось, как когда-то в детстве он видел такие же наливные баржи, на мачтах которых поднимались большие паруса, а вдоль бортов стояли ящики с землей «верхнего балласта».

Теперь ни парусов, ни балластных ящиков не было видно, и только неизменная лодка-«завозня», как обычно, была зачалена в самом конце каравана. На какой-то момент Вике показалось, что и буксир тот самый, виденный раньше, и значит, все осталось по-прежнему, вот только все идущие мимо пароходы просто поменяли названия на сугубо советские — без ятей и твердого знака.

Лодка вошла в протоку, и кустарник, густо разросшийся на острове, прервав так некстати нахлынувшие воспоминания, словно зеленым занавесом скрыл от глаз Иртеньева пароход, оставивший за собой только постепенно слабеющий шум машины.

Скорость течения в протоке была приличной, лодка быстро плыла вдоль узкой полоски островного пляжа, и, заметив, что Бык начал крутить головой, Вика спросил:

— Ты чего это?

— Ночевать здесь будем, — отозвался Бык, и Вика, решив, что Васька прав, посоветовал:

— Так давай сразу к берегу, не на «ухвостье» же ставать…

Догадавшись, что речь идет о нижнем конце острова, Бык резко загреб левым веслом, и лодка, сделав по воде плавный полукруг, мягко ткнулась в прибрежный песок.

Место для ночлега Бык подыскал быстро, и пока Вика на всякий случай привязывал к ближайшему корчу полувытащенную на пляжик лодку, Васька первым делом споро перенес их два благоприобретенных чемодана в кусты.

Убедившись, что лодку не унесет течением, Вика тоже забрал свой саквояж и, вслед за Васькой забравшись в заросли, начал осматривать выбранное под бивак место. Полянка Вике понравилась, во всяком случае, здесь вряд ли кто мог побеспокоить, да и ночной костер с берега видно не будет.

Оставалось позаботиться о топливе и приспособить на ночь в качестве подстилки хотя бы имевшийся в лодке парус. Но едва Иртеньев собрался поделиться своими соображениями с Быком, как внезапный и очень сильный удар по затылку швырнул Вику на землю.

В глазах у него мгновенно потемнело, и какое-то время Вика пролежал без движения, а потом, кое-как придя в себя и все еще до конца толком не понимая, что же с ним случилось, недоуменно посмотрел на Быка.

А Васька, оказавшийся почему-то совсем рядом, с наглой ухмылкой поглядывал на валявшегося у его ног Иртеньева. Этот взгляд был настолько красноречив, что до Вики только теперь дошло, кто ему так врезал, и он хрипло выдохнул:

— За что?

— А это чтоб ты, Граф, больно не выпендривался…

От жестокого удара голова гудела, соображалось плохо, но теперь Вика осознал главное: таким незатейливым способом уголовник Васька пытается подчинить его себе. Концентрируя волю, Вика сжался, но Бык, ничего не замечая, и дальше продолжал гнуть свое, напыщенно заявив:

— Я, может, специально на дело с тобой пошел, потому как надо посмотреть, какой ты есть. Вот и выходит, что ты слабак и хлюпик, а потому будешь у меня на подхвате. Мне такой давно нужен, а иначе ты б от моей кодлы никуда не делся. Секешь, Граф, про что само я речь веду?

— Само собой… — чтобы окончательно прийти в себя, Вике нужно было время, и потому он спросил: — Только с чего ты, Бык, взял, что я хлюпик?

Принявши вопрос как должное, Васька довольно осклабился:

— А следил я за тобой, Граф. Все время следил, и очень мне подозрительно после той хаты, что мы взяли, кто ты такой есть…

Так сложно выговорившись, весьма довольный собой Васька взял саквояж Иртеньева, поставленный рядом с чемоданами, и принялся сосредоточенно ковырять защелку. Нет, позволить какому-то зачуханному уголовнику шарить в саквояже, где лежали чудом уцелевшие фамильные ценности, Вика никак не мог и, полностью осознав, что другого выхода у него просто нет, незаметно сунул руку в карман, осторожно нащупывая теплую рукоять браунинга.

Но, видимо, Бык тоже краем глаза продолжал следить за Иртеньевым, потому как тут же, отбросив саквояж, напрягся, явно намереваясь снова наброситься на противника, и тогда Вика, понимая, что в его распоряжении доли секунды, выхватил пистолет и без колебаний нажал спуск…

Стоя перед воротами бывшего монастыря, превращенного новой властью в детский дом, Вика прикидывал свои возможности и одновременно пытался представить себе, как здесь все выглядело «во время оно».

На сегодняшний день это была конечная точка его последнего путешествия, затянувшегося на целых четыре дня. Впрочем, вспоминать все дорожные перипетии у Вики настроения не было. Достаточно и того, что сюда он добрался благополучно.

Касательно угрызений совести, то их у Иртень ева не имелось вовсе, поскольку за две войны он насмотрелся всякого, и единственно, что в сложившейся ситуации беспокоило Вику, так это возможность как можно тщательнее замести следы.

От лодки он избавился уже на второй день после памятной стоянки и дальше плыл по реке, меняя и облик, и пароходы. Потом, удачно продав взятые в доме чемоданы, ухитрился купить весьма объемистый баул, куда удалось не только сложить все, но даже спрятать купленную на курорте трость.

Сейчас этот баул, набитый весьма нужными на первый случай вещами, спокойно лежал в камере хранения городского вокзала, а в руках Вика держал свой неприметный саквояж, предпочитая из-за вполне понятных опасений всегда держать его при себе.

Впрочем, раздумывать долго было не о чем, и Вика, глянув последний раз на обшарпанные ворота, беспрепятственно проник на территорию бывшего монастыря мимо равнодушного старика, похоже, служившего здесь то ли сторожем, то ли дворником.