Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара)

Один раз он даже поскользнулся на подтаявшем льду: Бюсси услышал глухой звук, увидел, как фонарь стремительно полетел вниз, и подумал, что ночной гуляка, которого ноги плохо держат, тщетно пытается сохранить равновесие.

Бюсси уже ощущал к этому «служителю Бахуса», как назвал бы незнакомца мэтр Ронсар, тот род сочувствия, который благородные сердца испытывают к пьяницам, оказавшимся поздно ночью на улице, и чуть было не бросился ему на выручку, но тут фонарь взмыл вверх с быстротой, свидетельствующей, что его владелец обладает гораздо большей устойчивостью, чем это можно было предположить на первый взгляд.

— Ну вот, — пробормотал Бюсси, — кажется, впереди еще одно приключение.

И так как фонарь возобновил поступательное движение и, по-видимому, направлялся прямо к тому месту, где стоял Бюсси, молодой человек плотно прижался к стене.

Фонарь приблизился еще на десять шагов, и в отбрасываемом им свете наш герой заметил удивительную вещь — у человека, который нес фонарь, на глазах была повязка.

— Ей-богу! — сказал Бюсси. — Что за дикая затея играть в «холодно-горячо» с фонарем в руке, особенно в такое время и в такую распутицу? Неужели я опять сплю и вижу сон?

Бюсси выжидал. Человек с завязанными глазами сделал еще пять или шесть шагов.

— Господи помилуй, — прошептал Бюсси, — по-моему, он разговаривает сам с собой. Нет, он не пьяница и не сумасшедший. Он математик и пытается решить какую-то задачу.

Эту последнюю мысль нашему наблюдателю навеяли слова, которые бормотал человек с фонарем.

— Четыреста восемьдесят восемь, четыреста восемьдесят девять, четыреста девяносто, — тихо отсчитывал он. — Должно быть, где-то здесь.

И таинственный незнакомец, приподняв повязку, подошел к двери дома, возле которого он оказался, и тщательно ее обследовал.

— Нет, — сказал он, — дверь явно не та.

Затем опустил повязку на глаза и снова зашагал, отсчитывая на ходу:

— Четыреста девяносто один, четыреста девяносто два, четыреста девяносто три, четыреста девяносто четыре… Здесь должно быть «горячо».

Он опять приподнял повязку и, подойдя к двери, соседней с той, возле которой спрятался Бюсси, осмотрел ее с не меньшим вниманием, чем первую.

— Гм! Гм! — произнес он. — Вот эта вполне подходит. Нет… да, да… нет… чертовы двери, они похожи друг на друга как две капли воды.

«К такому выводу пришел и я, — сказал себе Бюсси, — этот математик начинает внушать мне уважение».

Математик надвинул повязку на глаза и продолжал свой путь.

— Четыреста девяносто пять, четыреста девяносто шесть, четыреста девяносто семь, четыреста девяносто восемь, четыреста девяносто девять… Если напротив меня есть дверь, — сказал он, — то это и должна быть та самая…

Дверь тут действительно имелась, и это была как раз та самая, в нише которой прятался Бюсси, в результате чего, приподняв повязку, предполагаемый математик оказался лицом к лицу с нашим героем.

— Ну как? — поинтересовался Бюсси.

— Ой! — удивился любитель ночных прогулок, отступая на шаг.

— Вот тебе раз! — сказал Бюсси.

— Но это невозможно! — воскликнул неизвестный.

— Как видите, возможно, но случай и в самом деле необычный. Так, значит, вы тот самый лекарь?

— А вы тот самый дворянин?

— Тот самый.

— Иисус! Какая удача!

— Тот самый лекарь, — продолжал Бюсси, — который вчера вечером перевязал дворянина, получившего удар шпагой в бок?

— Верно.

— Все так, я вас тотчас же узнал. Должен сказать, что рука у вас нежная, легкая и в то же время очень умелая.

— Ах, сударь, я не ожидал встретить вас здесь.

— А что вы ищете?

— Дом.

— А-а, вы ищете дом? — протянул Бюсси.

— Да.

— Стало быть, вы знаете, где он?

— Как же я могу это знать? — ответил молодой человек. — Ведь мне завязали глаза, прежде чем отвести туда.

— Вас туда отвели с завязанными глазами?

— Конечно.

— Но вы уверены, что действительно приходили в этот самый дом?

— В этот или в один из соседних. В какой именно — я не уверен, поэтому я и разыскиваю…

— Прекрасно, — сказал Бюсси, — значит, все это не сон!..

— Что — все? Какой сон?

— Надо вам признаться, любезный, мне казалось, что все это приключение, кроме удара шпагой, разумеется, было просто сном.

— Я вас понимаю, — сказал молодой врач, — этим вы меня не удивили, сударь.

— Почему не удивил?

— Я сам думал, что во всем этом есть какая-то тайна.

— Да, любезный, и эту тайну я хочу прояснить. Вы не откажетесь мне помочь, не правда ли?

— Разумеется.

— По рукам. Но прежде всего один вопрос.

— Слушаю.

— Как вас зовут?

— Сударь, — сказал молодой лекарь, — я не стану принимать ваши слова за намеренное оскорбление. Я знаю, что, по доброму обычаю и по существующему порядку, в ответ на ваш вопрос мне подобало бы гордо вскинуть голову и, подбоченившись, спросить: «А вы, сударь, кем вы изволите быть?» Но у вас длинная шпага, а у меня только мой ланцет, у вас вид знатного дворянина, а я, промокший до костей, по пояс в грязи, я должен вам казаться каким-то проходимцем. Поэтому отвечу вам просто и чистосердечно: меня зовут Реми ле Одуэн.

— Прекрасно, сударь, тысячу раз благодарю. Что до меня, то я граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси.

— Бюсси д’Амбуаз! Герой Бюсси! — восторженно воскликнул юный медик. — Так вот оно что! Сударь, вы тот самый знаменитый Бюсси, тот полковник, который, который?.. О!

— Тот самый, сударь. А теперь, когда мы выяснили, кто мы такие, сделайте милость, удовлетворите мое любопытство, несмотря на то что вы весь вымокли и измазались в грязи.

— И в самом деле, — сказал молодой человек, сокрушенно разглядывая свои короткие штаны, сплошь забрызганные грязью, — и в самом деле, мне, как Эпаминонду Фиванскому, [29] очевидно, придется провести три дня дома, ведь в моем гардеробе всего лишь одни штаны и только один камзол. Но, простите, как мне показалось, вы соблаговолили задать мне какой-то вопрос?

— Да, сударь, я хотел бы у вас спросить, как вы попали в тот дом.

— Весьма простым и в то же время очень сложным путем. Судите сами.

— Посмотрим.

— Господин граф, извините меня, я был так потрясен, что обращался к вам, не называя вашего титула.

— Какие пустяки, продолжайте.

— Господин граф, вот моя история: я живу на улице Ботрейи в пятистах двух шагах отсюда. Я бедный ученик хирурга, но, могу вас заверить, рука у меня довольно умелая.

— Я и сам имел случай в этом убедиться, — сказал Бюсси.

— Учился-то я усердно, — продолжал молодой человек, — да вот пациентов не приобрел. Меня зовут, как я уже говорил, Реми ле Одуэн; Реми — потому, что такое имя дали мне при крещении, и Одуэн — потому, что я родился в Нантей-ле-Одуэн. Семь или восемь дней тому назад за Арсеналом какого-то бедолагу как следует полоснули ножом, я зашил ему кожу на животе и очень удачно втиснул туда кишки, которые вывалились было наружу. Эта операция принесла мне некоторую известность в округе, и, видимо, благодаря ей мне посчастливилось: вчера ночью меня разбудил чей-то приятный голосок.

— Голос женщины! — воскликнул Бюсси.

— Да, но не спешите с выводами, граф, какой бы деревенщиной я ни был, все же я понял, что это голос служанки. Я их знаю, ведь мне гораздо чаще приходилось иметь дело со служанками, чем с госпожами.

— И что же вы сделали?

— Я поднялся и открыл дверь, но едва я высунул голову, как две маленькие, не слишком нежные, но и не чересчур загрубелые ручки наложили мне на глаза повязку.

— И вам при этом не сказали ни слова?

— Нет, как же, мне было сказано: «Идите со мной, не пытайтесь разглядеть, куда я вас веду, молчите, вот ваше вознаграждение».

— И этим вознаграждением?..