Монах: последний зиндзя

Кто-то около него вскрикнул и упал. Во время вспышки Ацуи увидел ужасающую картину. Бешено скачущие быки вытеснили их из безопасного укрытия на вершине холма в долину. Факелы, привязанные к рогам животных, делали воинов прекрасной мишенью.

Эхо от криков и стонов людей и животных заполнило всю долину. Не было слышно никаких приказаний, лишь дикие, беспорядочные выкрики. Смешавшись с табуном, не думая ни о чем, кроме бешеных животных, самураи направляли своих лошадей в ущелье, отчаянно пытаясь избежать стрел, сыплющихся на них подобно рою пчел, умерщвляющему все на своем пути.

– Вперёд! Быстрее, быстрее! – кричали они на тех, кто загородил им дорогу, пытаясь проскочить в ущелье.

Но теперь раздались крики из передних рядов.

– Долина слишком узкая! Остановитесь! Мы будем разбиты!

Ацуи ожидал, что в конце ущелья он увидит клинышек звездного неба, но вместо этого была непроглядная тьма. Стрелы продолжали сыпаться на них. Ацуи чувствовал, что в него много раз попадали стрелы, но отскакивали от шлема, брони или попадали в пластины и падали под ноги. Он взглянул на Исороку, скакавшего возле него. Исороку лежал вдоль крупа и шеи лошади, чтобы представлять меньшую мишень.

«Мы оставили все наше имущество, – подумал Ацуи. – Они получат все: наши палатки, поклажу, доспехи, большую часть оружия. Как же мы сможем сражаться завтра? Это не имеет значения! Как мы проживем эту ночь? Сейчас скопившаяся масса людей и лошадей совсем не движется».

Воин, ехавший впереди Ацуи, сказал:

– Говорят, что противоположная сторона долины свободна, но по ней может проехать одновременно лишь один человек. Нам потребуется целая ночь, чтобы выбраться отсюда.

Откуда-то со склонов над ними послышался бой барабанов. Затем раздались дикие, громкие вопли, похожие на крик чаек. Стук копыт отражался от холмов.

Что-то с такой силой ударило в западное крыло армии Такаши, что отражённая волна прокатилась по скопившейся массе воинов и лошадей, круша все на своем пути.

Ацуи внезапно увидел, что впереди образовалось свободное пространство, и он направил туда лошадь. Ужас наполнил воинов, находящихся впереди, и чем уже становилось ущелье, тем чаще оглушительные вопли раздавались сзади. Скрежетала сталь. Что-то вгрызалось в армию Такаши, подобно акуле, пожирающей барахтающегося пловца. Ацуи вытащил из ножен Когарасу ледяными от страха руками.

Он поймал взгляды огромных воинов в опущенных шлемах, размахивающих изогнутыми мечами, пиками и топорами. Их триумфальные вопли покрывали крики раненых. Один из них нанес удар Ацуи. Когарасу отразил удар. Пика пронзила спину Исороку. Он молча упал с лошади – с открытым ртом, глядя застывшим взором на Ацуи.

Варвар, убивший Исороку, оглянулся через плечо, и Ацуи отчетливо увидел его лицо в свете факела. Темная коричневая кожа, большие белые зубы, свирепые глаза сумасшедшего. Это было лицо из ада.

Вскрикнув, Ацуи спрыгнул с лошади.

– Исороку! – позвал он.

Он пытался найти в темноте друга. Но ответа не последовало. «Исороку мёртв, – сказал он себе. – Садись на лошадь и беги отсюда».

Куда? Некуда бежать. Факелы удалились. Вокруг него пространство заполнили сражающиеся воины и животные, но он ничего не замечал. Ацуи наступил на труп животного или человека – он не знал. Юноша ничего не мог сделать для Исороку. Он даже не мог найти его.

Лошадь толкнула его.

– Прочь с дороги! – проговорил голос, наполненный страхом.

– Помогите мне, пожалуйста, – попросил Ацуи. – Я потерял свою лошадь!

– Такаши?

– Да, Такаши!

«Если это Муратомо, я погиб».

– Иди сюда, забирайся.

Это был голос опытного и властного человека, Ацуи взял руку мужчины и взобрался на лошадь сзади него.

– Я сделал глупость. Два всадника слишком утомят лошадь. Как твое имя?

– Такаши-но Ацуи. Почему вы собираетесь ехать этой дорогой?

– Ого! Внук канцлера! Мне кажется, что ты достоин спасения. Я – Хино Дзюро из Изе. Мы едем назад, туда, откуда пришли, к югу.

– Но там же враги! – Ацуи знал Хино Дзюро как воина-ветерана, отличившегося в битве на мосту Удзи. Хотя Ацуи и протестовал, но чувствовал себя в безопасности.

– Враги в ущелье убивают наших воинов. В том направлении нет выхода. Единственная надежда – движение на юг!

Испытавшие отчаяние и поражение самураи Такаши на следующее утро собрались у изгиба реки далеко к югу от ущелья Курикара. Среди оставшихся в живых был Нотаро. Его красное парчовое кимоно было в пятнах крови и грязи. Он с отрешённым видом бродил среди остатков армии и даже не ответил на приветствие Ацуи.

– Господин Нотаро! Я привел вашего племянника живого и здорового, – сердечно сказал ему Дзюро. – Это должно вас немного поддержать.

Нотаро покачал головой.

– Вчера у меня было сорок тысяч воинов, а сегодня осталось восемь.

– Что случилось вчера ночью, господин? – спросил Дзюро. – Кто-нибудь понял?

Лицо Нотаро исказила гримаса, обнажившая чёрные зубы.

– Они перехитрили нас, заставив подумать, что они собираются сражаться как честные самураи. Тела наших воинов десятками нагромождены в ущелье Курикара. Юкио и его варвары – чудовища!

– Где сейчас армия Юкио, достойный дядя? – спросил Ацуи.

Нотаро со страхом посмотрел на него:

– Никто не знает!

Не сказав больше ни слова, он пошёл, волоча ноги.

Остатки войск Такаши, ещё не пришедшие в себя после шока, двинулись назад, к озеру Бива, поздним утром. Им необходимо было пройти путь до столицы за короткое время. Хотя их было немного, они опустошали землю, по которой шли, и им нечего будет есть на обратном пути до Хэйан Кё.

Дзюро нашел себе другую лошадь. Всю дорогу Ацуи смотрел через плечо. Он ожидал нападения на них армии Юкио в любой момент. Юноша принял участие в трех крупных сражениях и ни одного не выиграл.

«Я недостойный сын своего отца, – подумал он. – Кийоси, должно быть, убил сотни воинов к тому времени, как ему исполнилось пятнадцать лет. Но в таком случае ни один из воинов Такаши не достоин своих предков. Они позволили обмануть себя и поддались страху. С таким небольшим количеством оставшихся воинов как они смогут защитить столицу и императора?»

Что скажет его дед? Ацуи надеялся, что не сможет увидеть Согамори. Что касается дяди Нотаро, то он совершит харакири. Как еще он ответит за гибель более чем тридцати тысяч воинов?

«Исороку, – молил Ацуи, – прости меня. Я подвел тебя. Отец, прости меня, я подвел тебя тоже!»

Они все были настолько самоуверенны, предвкушали свой триумф. Это сражение с Юкио должно было быть последним. Оно навсегда спасет империю от Такаши. Теперь не было сомнений в том, что Такаши заменят последние из оставшихся в живых Муратомо. Вопрос заключается в другом: можно ли что-нибудь сделать, чтобы спасти Такаши?

Глава 11

Маленькая прямоугольная лампа освещала статую Хачимана, принадлежащую Хидейори. Суровые черты бога войны в мерцании лампы оживляли его. Хидейори поставил напротив статуи синюю вазу с букетом красивых пурпурных цветов глициний.

Бокуден и Риуичи сидели с Хидейори в его скудно обставленных покоях, когда вошла Танико. Глава клана Муратомо сидел недвижимый, как камень, с непроницаемым лицом. Перед ним на полу лежал пергамент.

– Ты знаешь моего кровного брата лучше, чем твой отец и дядя. Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне, что он собирается делать дальше.

Танико поклонилась и встала на колени лицом к троим мужчинам. Её отец выглядел испуганным, лицо Риуичи под белой пудрой казалось спокойным.

– Это зависит от того, чем он занимается в последнее время, – сказала Танико, слегка улыбаясь.

– Он сделал то, чего не смог совершить я, – сказал Хидейори, с усилием выговаривая слова. – То, за что боролись и погибли мой отец и дед. Он разбил Такаши!

Хидейори рассказал ей о сражении у Тонамиямы.

Она почувствовала, как по мере осознания всей грандиозности совершенного холод сковывает ее члены. Сорок тысяч воинов Такаши – самая большая армия, когда-либо собранная на Священных Островах, вышла из столицы. Теперь более тридцати тысяч воинов остались лежать в ущелье Курикара, уничтоженные одним ударом монголов и самураев, собранных Юкио. Следующее, что пришло ей в голову, это то, что монголы достигнут столицы. Аргун, рыжий гигант, пытавшийся столько раз убить Дзебу, проложит себе путь в императорский дворец, возможно даже пленив священную персону императора. Для монголов даже их собственный монарх не является священной персоной.