Дворянин великого князя

Василий быстро и крепко связал парня по рукам и ногам, затем резко перевернул на спину.

Парень набрал полные легкие воздуха, явно собираясь закричать. Медведев выхватил свой поясной нож и приставил к его горлу.

— Не советую, — сказал он. — Очень острый. Одно движение — и от уха до уха.

Он взвалил парня на плечи, крепко прижимая его голову к своей груди, чтобы тот не забрал, и быстро понес в глубь леса, подальше от дороги. Выбрав в кустах ложбинку, которая не просматривалась даже с близкого расстояния, Медведев спустился туда, уложил парня на бок и уселся рядом на поваленном дереве.

— А теперь слушай внимательно, — сказал он. Меня зовут Василий Иванович Медведев, и волей Великого князя Московского Ивана Васильевича я законный, единственный и полновластный владелец земли, на которой ты лежишь. Государь дал мне право самолично казнить и жаловать всех, кого я сочту того достойным. Поскольку ты разбойник, пойманный на моей земле, я могу с чистой совестью повесить тебя вон на том суку. Хоть сейчас Тебя как зовут-то?

— Никола… — пересохшими губами пролепетал парень.

— Никола… А по батюшке? — любезно осведомился Василий.

— Епифанов сын…

— Как же, как же, — вспомнил Медведев, — я, кажется, знаю твоего батюшку. Такой почтенный, рассудительный человек в собольей шубе…

— Точно, — изумился парень.

— Вот видишь. Мне даже известно, что он не прочь бы оставить свое разбойное ремесло, да боится справедливого наказания — и не зря. Парень глядел на Медведева, как на пророка.

— Так вот, Никола, Епифанов сын, сейчас перед тобой открываются две возможности. Либо ты мне поможешь — и тогда я, возможно, закрою глаза на ваше с батюшкой прошлое… Либо… Если ты не захочешь этого сделать или, что еще хуже, вздумаешь меня обмануть… Что ж, — ты будешь первым, кого я повешу за разбой на моей земле, и случится это не позднее завтрашнего утра. Подумай. Даю тебе минуту.

Медведев уселся поудобнее и, казалось, углубился в расчет, сколько еще человек можно связать остатком веревки, что потоньше.

Никола облизнул пересохшие губы.

— Я согласен, — сказал он, — да и батюшка, думаю, тоже… А что надо делать?

— Пока точно ответить на мои вопросы. — Василий вынул из-за голенища своего сапога нож Николы и взвесил его на ладони. — Сейчас я отправлюсь в ваше логово, и мой успех будет зависеть от того, что ты мне расскажешь. Если вдруг ты ошибешься хоть в какой-нибудь малости или, не приведи Господь, ненароком что-либо утаишь, — твой батюшка падет первым от твоего же ножа. Ты видишь в десяти шагах за моей спиной березу и прилипший к ее стволу осиновый лист?

Никола пригляделся и кивнул.

Медведев резко повернул голову и в то же мгновенье метнул нож за спину через плечо. Нож пробил красный прошлогодний листик, глубоко увязнув в белоснежном стволе, и тут же хрустальная прозрачная слезинка весеннего сока выкатилась из березовой раны. Василий отправился к березе, вынул нож, вернулся, снова сел и спросил:

— Ну что?

Лицо Николы побелело, как ствол березы.

— Я готов, — прошептал он.

— Где находится лагерь?

— Две версты отсюда — прямо по дороге.

— Сколько еще таких, как ты, наблюдателей на пути?

— С этой стороны смотрителей больше нет. Нас всего четверо. Один следит за дорогой от Медыни, один — от монастыря, я — от Картымазовки, а главный смотритель — на дубе посреди лагеря. Оттуда видны все три наших дерева.

— Значит, скоро обнаружат, что тебя на месте нет?

— Не-е-с. Оттуда видно, только когда подаешь знак. А так велено не высовываться…

— Когда и какие знаки подаются?

— Если едет кто чужой, незнакомый, — до трех человек — машешь над головой белой тряпкой. Если большой отряд — красной. Тогда общая тревога и все с оружием выезжают навстречу. Но еще никто никогда не подъехал к лагерю ближе, чем за две версты. Поэтому никому даже не ведомо, где он расположен.

— Как часто меняются ваши смотрители?

— Каждый сидит весь день — от светла до темна.

— А ночью?

— По два человека караулят на каждой дороге.

— Как охраняется сам лагерь?

— За сто шагов от стоянки в лесу вырублены просеки — со всех трех сторон. На каждой — по два часовых. Они ходят так, что все время видят просеку. Ночью зажигают факелы и удваивают караул.

— Ты сказал „с трех сторон“. А с четвертой?

— С четвертой, позади за лагерем — болото. Черным называется. Там трясина засасывает — никак не пройти.

— Точно?

— Вот те крест! — побожился Никола.

— Ладно. Сколько человек в вашей шайке?

— Да около сотни будет. Одних, мужиков сорок восемь, ну и… бабы да детишки до пятнадцати лет.

А кто старше — переходят в отряд.

Василий уже хотел было задать следующий, очень важный для него вопрос, как вдруг его осенила странная догадка и он с замиранием сердца спросил:

— Послушай, а молодые девицы… э-э-э… ну, в том смысле, что на конях и с оружием в отряде есть?

Никола уставился на него с изумлением.

— Не-е-е, ты что, государь, как же это можно — баба да с оружием?! Женщины только в землянках за лагерем имеют право жить. Они готовят, стирают, за детишками смотрят, но моложе тридцати у нас, пожалуй, никого нет, и все замужем за нашими мужиками.

Медведев облегченно вздохнул.

— Я думал, у вас лагерь, а там просто село, что ли?

— К нам в отряд людишки целыми семьями приходят — а почему? Да потому что в этих местах жить смертельно опасно! Литовские вельможи с московскими непрерывно ссорятся из-за земель да богатств, и тут такое творится! А у нас в лагере, как у Бога за пазухой. За пять лет еще ни один чужой человек даже близко не подошел! Нас все боятся и по ту сторону Угры и по эту, во как!

— Понятно. А кто у вас главный?

— Бывший полковой воевода Антип Русинов.

Очень головастый мужик! Грамотный, и хитер, как черт, — никогда не поймешь, что на уме держит. Первый помощник у него — Софрон Кривой. У-у-у, этот свирепый, злой мужик А подручный у Софрона — Захар Мерин — тот и вовсе убивец. Эти двое — самые лютые, а остальные мужики у нас ничего — тихие, смирные, за оружие только по делу берутся, а так — мухи не обидят… Если бы не Антип, Софрон с Захаркой много бы лишней крови пролили. Но Антипа боятся. Антип, он вроде ласковый, спокойный, но если что не по его воле будет — казнить может беспощадно лютой смертью.

— А как выглядят эти трое?

— У Антипа левой руки нет — ладонь по кисть обрублена. Крепкий мужик, лет за сорок. Софрон — высокий, худой, без глаза, потому и кривым зовется. Захарка — малого роста, юркий и все хихикает — ехидный такой.

— Как устроен лагерь?

— Квадратом. В центре старый дуб, где главный смотритель сидит, вокруг большая поляна — на ней основные землянки. В одной — самой большой собираются все, когда Антип позовет, если погода плохая. А в хорошую он обычно прямо под дубом и командует. Рядом его жилая землянка и погреб с продовольствием. Вся поляна кольцом телег окружена, а подальше за поляной — наши землянки. Там мы все и живем.

— Сколько людей сейчас в лагере и что делают?

— Да, почитай, все на месте, кроме смотрителей да часовых. Сегодня Антип отдыхать велел, а ночью, говорят, дело какое-то затевается, а какое — не знаю…

— Я знаю, — сказал Медведев. — В гости ко мне собираетесь. Последний вопрос: как пересечь просеку, чтоб часовые не заметили?

Никола вздохнул и посмотрел Медведеву прямо в глаза.

— Никак нельзя, — тихо сказал он. — Даже из наших никто никогда не прошел незаметно.

— Ладно, посмотрим, — улыбнулся Медведев, наклонился к Николе и, взяв его левой рукой за воротник кафтана, правой поднес нож к шее. — Вспомни хорошенько — все рассказал? Ничего не забыл?

— Богом клянусь, — прошептал парень, снова побледнев.

— Ну, гляди, грозно сказал Медведев и неожиданным движением отрезал воротник кафтана. — На всякий случай, — пояснил он, заталкивая воротник в рот Николе.