Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

Это видел весь двор.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сделать вывод: король увлечен!

Ночью д'Артанья не сомкнул глаз.

Его терзало незнакомое до сих пор чувство ревности. Констанция Бонасье ни разу не дала ему повода приревновать ее, а вереница последовавших за ней красоток только и делала, что ревновала лейтенанта, возбуждая тем самым в нем игривое, искрящееся состояние самодовольства, словно он выпил пару бокалов шипучего вина Шампани.

Теперь все было по-другому: болела голова, горели глаза, угнетала безнадежность так внезапно родившегося чувства, которое, казалось бы, сулило радость, но увы… Не ему, лейтенанту, соперничать с самим королем!

Он заставил Планше ни свет ни заря наполнить лохань-ванну. Только отлежавшись в теплой воде, он немного успокоился, собрался, побрился — его гасконская щетина умудрялась отрастать за полдня, не то что за ночь, — и вновь, ругая себя, оправился к особняку Люиня, чтобы успеть к выезду кареты с герцогиней и мадемуазель де Отфор, в надежде хотя бы увидеться с ней и перекинуться парой слов. Но не успел он раскланяться, как прискакал кадет де Сен Север. Сердце лейтенанта екнуло и, как оказалось, не напрасно.

— Мсье лейтенант, капитан де Тревиль срочно хочет вас видеть, — отрапортовал юнец, стрельнув глазами на прильнувшую к стеклянной дверце кареты мадемуазель де Отфор.

— Я туда и направляюсь, как вы можете догадаться, кадет.

— Капитан де Тревиль приказал вам ехать немедленно, мой лейтенант.

— Неужели несколько минут имеют значение? — вздохнул лейтенант.

— Капитан де Тревиль предупредил меня, что вы попытаетесь отговориться…

— И что? — мрачно усмехнулся лейтенант.

— Он приказал мне быть настойчивым!

Д'Артаньян попросил прощения у дам и поскакал вслед за кадетом к дому капитана.

— Спите? — непонятно почему этим вопросом встретил де Тревиль лейтенанта, хотя прекрасно знал, что тот встает с зарей. — А вот кардинал не спит. И придумывает всякие идиотские задания моим мушкетерам.

— Он уже отдает приказы мушкетерам?

— Он науськивает короля! — капитан не подумал в раздражении, что невольно уравнял короля с собакой.

— Какие задания? — спросил д'Артаньян, сделав вид, что не заметил вырвавшиеся у старого гасконца слова.

— Гнусные, как всегда! — громогласно заявил де Тревиль. — Понимаете, мой друг, — он взял д'Артаняна под руку, успокаиваясь, подвел его к креслу, усадил, а сам сел за свой письменный стол. — Его высокопреосвященству втемяшилось, что королева-мать, находясь в небезызвестном вам Компьене…

— В Компьенском замке, если быть точным…

— Без вас знаю, разрази меня гром! Не перебивайте меня, д'Артаньян! На чем я остановился?

Словом, находясь в замке, переписывается со своим младшим сыном принцем Гастоном, который пребывает сейчас в Лотарингии и замышляет против его величества…

— Насколько мне известно, капитан, принц Гастон в Лотарингии ухаживает за мадемуазель де Водемон, племянницей герцога Лотарингского, одной из богатейших невест Европы… — опять перебил д'Артаньян своего командира, выражая тем самым недовольство приказом, переданным через кого? — юнца-кадета!

— Одно другому не мешает… Вы станете меня слушать, будь я проклят? Так вот, свои подозрения кардинал каким-то образом связал с пребыванием в Париже герцогини ди Лима, сплел все это вместе и подал королю, как премиленький заговор. Сегодня утром он явился к его величеству и уговорил Людовика изъять любым путем у Марии Медичи письма Гастона.

— Простите, мой капитан, я не понял, кто, по мнению Ришелье, готовит заговор — королева-мать или Гастон?

— Конечно Медичи! — начал раздражаться де Тревиль. — Но, разумеется, при поддержке сына.

— Но тогда зачем кардиналу письма Гастона? Ведь важнее — что пишет королева-мать.

— Слушайте, лейтенант, не допекайте меня своими вопросами! Я в эту гнусность вообще не хочу вникать. Кардинал хочет получить письма и при этом руками Людовика, а самому оставаться в стороне. Эту почетную миссию король возложил на беднягу маршала д'Эстре, а мне приказал выделить для сопровождения его в Компьен два десятка мушкетеров, словно это полицейские альгвазилы, а не благородные дворяне. Словом, лейтенант, вам придется съездить в Компьен. Поверьте мне, я сражался как Геракл, чтобы уберечь вас от этой унизительной миссии, но король был непреклонен и настаивал почему-то именно на вашей кандидатуре, сказав несколько лестных слов о вас. В порядке компенсации, д'Артаньян, я разрешаю вам отобрать в эту поездку своих друзей, чтобы вам не было скучно в пути… Впрочем, скучать вам в любом случае не придется: уверен, маршал не пропустит ни одного трактира, ха-ха!

— Благодарю вас, капитан, вы чертовски заботливы.

— Да, к сожалению, Арамиса с вами не будет, я отпустил его, не согласовав с вами, на исповедь в конгрегацию.

К середине дня д'Артаньян, отобрав из своего взвода девятнадцать мушкетеров и кадета де Сен-Севера, поступил в распоряжение маршала д'Эстре. Кадет, вопреки всему, нравился капитану: собранный, ловкий, исполнительный и даже симпатичный внешне, хотя его портил большой, мясистый нос.

Вскоре они выехали из Парижа по старой Компьенской дороге.

Маршал непрерывно чертыхался, а ехавший рядом с ним д'Артаньян с тоской оглядывался назад: там, в первом ряду мушкетеров были Атос и Портос.

— Будь я проклят, если это не очередная мерзкая затея кардинала! — в который раз воскликнул маршал.

— Не сомневаюсь, — согласился д'Артаньян.

— И главное, какое иезуитство: я должен почтительно истребовать письма принца Гастона!

— Я думаю, мой маршал, слово "иезуитство" несколько неуместно по отношению к его высокопреосвященству: кардинал терпеть не может иезуитов, — пробормотал д'Артаньян, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Именно иезуитство! И вообще, черт бы их всех побрал! — что значит "почтительно истребовать"?

— Требовать, оставаясь при этом почтительным к ее величеству королеве-матери, — ответил д'Артаньян.

— Не стройте из себя деревенского дурачка, лейтенант, и не смейте ехидничать!

— Разве я могу себе позволить…

— Вы? Позволить себе? — маршал картинно расхохотался. — Будто я не знаю вас целых пять лет!

Некоторое время они ехали молча.

— Как вы думаете, маршал, — спросил д'Артаньян, — зачем кардиналу письма королевы-матери? Он не настолько наивен, чтобы искать крамолу в тех письмах, которые Медичи сочла возможным не уничтожать.

— Вы сказали "Медичи", опустив и титулы и имя. Не означает ли это, лейтенант, что вы приписываете королеве-матери все те качества, — ум, хитрость изворотливость — которым вот уже два века славятся Медичи, эти невероятно разбогатевшие потомки флорентийских менял?

— Это было бы некоторым преувеличение, мой маршал.

— Вот и кардинал так считает. Я уверен, что еще будучи ее духовником — вы этого времени не застали, лейтенант, — он раскусил ее и понял, что она вовсе не кладезь ума.

— И поэтому он надеется, что она уничтожила не весь эпистолярий?

— Именно так. Наш кардинал страшно любит читать чужие письма, потому что, с его точки зрения, они суть признание, собственноручно подписанное подозреваемым. Или обвиняемым — что вам больше нравится.

— Мадам Медичи — обвиняемая?

Маршал понял, что сболтнул лишнее и предпочел разыграть гнев:

— Вы мне надоели бесконечными вопросам, лейтенант! Убирайтесь к свои друзьям! Думаете, я не вижу, что вы только того и ждете, чтобы отделаться от такого старого ворчуна, как я… — и маршал пришпорил коня, выплескивая раздражение в быстрой езде.

"Забавное совпадение, — мелькнула мысль в голове д'Артаньяна. — Мои вопросы одинаково раздражают таких разных людей, как капитан де Тревиль и маршал д'Эстре. В любом случае, одного письма кардинал уже никогда не получит!" — с удовлетворением подумал лейтенант и придержал коня, чтобы поравняться с друзьями.