Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара)

— Антрагэ, честью клянусь, — сказал он, — я не виновен в смерти Бюсси.

— О! Я верю вам, сударь, — произнес тронутый Антрагэ, — я вам верю.

— Бегите, — прошептал Келюс, — бегите. Король вам не простит.

— Я не оставлю вас так, сударь, — сказал Антрагэ, — даже под угрозой эшафота.

— Бегите, молодой человек, — сказал Шико, — не искушайте бога. Вас спасло чудо, не требуйте двух чудес за один день.

Антрагэ подошел к Рибейраку, тот еще дышал.

— Ну что? — спросил Рибейрак.

— Мы победили, — ответил Антрагэ тихо, чтобы не оскорбить Келюса.

— Благодарю, — сказал Рибейрак. — Уходи.

И он снова потерял сознание.

Антрагэ подобрал свою шпагу, которую выронил во время борьбы, а затем — шпаги Келюса, Шомберга и Можирона.

— Прикончите меня, сударь, — сказал Келюс, — или оставьте мне мою шпагу.

— Вот она, граф, — сказал Антрагэ, с поклоном, исполненным уважения, протянув Келюсу шпагу.

На глазах раненого блеснула слеза.

— Мы могли бы стать друзьями, — прошептал он.

Антрагэ протянул ему руку.

— Добро! — сказал Шико. — Это воистину по-рыцарски. Но беги, Антрагэ, ты стоишь того, чтобы жить.

— А мои товарищи? — спросил молодой человек.

— Я о них позабочусь так же, как о друзьях короля.

Антрагэ накинул плащ, который подал ему стремянный, закутался, чтобы не было видно покрывавшей его крови, и, оставив мертвых и раненых в окружении пажей и лакеев, скрылся через ворота Сент-Антуан.

Глава LVIII

Заключение

Король, бледный от беспокойства и вздрагивающий при малейшем шуме, мерил шагами оружейную палату, прикидывая, как человек, искушенный в таких делах, время, которое должно было понадобиться его друзьям, чтобы встретиться с противниками и сразиться с ними, а также все проистекающие из их характеров, силы и ловкости возможности — хорошие и дурные.

— Сейчас, — сказал он сначала, — они идут по улице Сент-Антуан. А теперь входят в загон. Обнажают шпаги. Теперь они уже дерутся.

И при этих словах несчастный король, весь дрожа, стал молиться.

Но благочестивые молитвы, которые шептали его губы, не затрагивали души, поглощенной иными чувствами.

Через несколько минут король поднялся с колен.

— Хотя бы Келюс вспомнил, — сказал он, — о том контрударе, который я показал ему: парировать шпагой и ударить кинжалом. Шомберг, тот — человек хладнокровный, он должен убить этого Рибейрака. Можирон, если не случится какого-нибудь несчастья, легко одолеет Ливаро. Но д’Эпернон! О! Он погиб. Хорошо еще, что именно его я люблю меньше, чем всех остальных. Но дело не только в его смерти, вот что худо: как бы, когда он умрет, Бюсси, этот страшный Бюсси, не бросился на других. Он всюду поспеет! Ах! Бедный мой Келюс! Бедный Шомберг! Бедный Можирон!

— Государь, — донесся из-за двери голос Крийона.

— Как! Уже?! — воскликнул король.

— Нет, государь, у меня нет никаких известий, кроме того, что герцог Анжуйский просит разрешения побеседовать с вашим величеством.

— А зачем? — спросил король через дверь.

— Он уверяет, что пришло время рассказать вашему величеству, какого рода услугу он вам оказал, и что его сообщение несколько успокоит волнение вашего величества.

— Хорошо, ступайте за ним, — ответил король.

В ту минуту, когда Крийон уже повернулся, чтобы выполнить приказ, на лестнице послышались торопливые шаги и раздался голос, сказавший Крийону:

— Я хочу немедленно говорить с королем.

Король узнал этот голос и сам открыл дверь.

— Входи, Сен-Люк, входи, — сказал он. — Что еще случилось? Но что с тобой, господи Иисусе? Что произошло? Они мертвы?

Сен-Люк, бледный, без шляпы, без шпаги, весь в крови, почти вбежал в комнату.

— Государь, — вскричал он, бросаясь перед королем на колени, — отмщенья! Я пришел просить у вас отмщенья!

— Мой бедный Сен-Люк, — сказал король, — в чем же дело? Говори! Кто мог привести тебя в такое отчаяние?

— Государь, один из самых ваших благородных подданных, один из ваших храбрейших солдат…

Он не смог продолжать.

— А? — откликнулся Крийон, полагавший, что эти титулы, особенно последний, могут относиться только к нему.

— …убит этой ночью, убит предательски, — закончил Сен-Люк.

Король, мысли которого были заняты только одним, успокоился. Это не мог быть никто из его четырех друзей, потому что он виделся с ними утром.

— Предательски убит этой ночью? — переспросил король. — О ком ты говоришь, Сен-Люк?

— Государь, я прекрасно знаю: вы его не любили, — продолжал Сен-Люк. — Но он был верен королю и, в случае необходимости, клянусь вам в этом, пролил бы за ваше величество свою кровь до последней капли. Иначе он не был бы моим другом.

— А-а! — протянул король, начиная понимать.

И мгновенная вспышка, если не радости, то по меньшей мере надежды, озарила его лицо.

— Государь, отомстите за господина де Бюсси, — вскричал Сен-Люк, — отомстите!

— За господина де Бюсси? — переспросил король, делая ударение на каждом слове.

— Да, за господина де Бюсси, которого двадцать убийц закололи этой ночью. И недаром их собралось двадцать, потому что он убил четырнадцать из них.

— Господин де Бюсси мертв…

— Да, государь.

— Значит, он не дерется сегодня утром? — невольно вырвалось у короля.

Сен-Люк бросил на Генриха взгляд, которого тот не смог выдержать. Отвернувшись, король увидел Крийона, все еще стоявшего у дверей в ожидании новых приказаний.

Он сделал ему знак привести герцога Анжуйского.

— Нет, государь, — продолжал тем временем Сен-Люк суровым голосом, — господин де Бюсси не дрался сегодня утром, поэтому я прошу вас не об отмщении, как я ошибочно сказал вашему величеству, но о правосудии. Ибо мне дорог мой король и в особенности честь моего короля, и я считаю, что, заколов господина де Бюсси, вашему величеству оказали весьма плохую услугу.

В дверях появился герцог Анжуйский. Он стоял на пороге, неподвижный, как бронзовая статуя.

Слова Сен-Люка открыли королю глаза. Они напомнили ему о той услуге, которой похвалялся брат.

Взгляд его встретился со взглядом герцога, и Генрих окончательно утвердился в своей мысли, ибо глаза герцога ответили ему «да», и одновременно он едва заметно кивнул королю головой.

— Знаете ли вы, что теперь скажут? — воскликнул Сен-Люк. — Если ваши друзья победят, скажут, что они победили только потому, что вы приказали убить Бюсси.

— И кто же это скажет, сударь? — спросил король.

— Смерть Христова! Да все, — воскликнул Крийон, по своему обыкновению бесцеремонно вмешиваясь в разговор.

— Нет, сударь, — ответил король, обеспокоенный и подавленный суждением того, кто теперь, когда Бюсси умер, был самым храбрым человеком в его королевстве, — нет, сударь, никто так не скажет, ибо вы назовете мне его убийцу.

Сен-Люк увидел, что на пол возле него упала чья-то тень.

Это вошел в комнату герцог Анжуйский. Молодой человек оглянулся и узнал его.

— Да, государь, я назову убийцу, — сказал он, поднимаясь с колен, — ибо я хочу любой ценой очистить ваше величество от обвинения в столь омерзительном поступке.

— Ну, говорите!

Герцог остановился и спокойно слушал.

Крийон стоял за ним, недружелюбно на него поглядывая и укоризненно качая головой.

— Государь, — начал Сен-Люк, — этой ночью Бюсси заманили в западню: когда он пришел на свидание к женщине, которая любила его, муж, оповещенный предателем, явился домой с убийцами. Они были повсюду — на улице, во дворе, даже в саду.

Если бы все ставни в оружейной не были закрыты, о чем мы уже говорили, можно было бы заметить, как побледнел при этих последних словах принц, несмотря на все свое самообладание.

— Бюсси защищался, как лев, государь, но их было слишком много и…