Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]

— Эге, эге!

— Из каких?

— Ась?

— Из каких они? Говоришь, казаки?

— Казаки.

— Чьи?

Азейка опять, как гусь вытянул шею, округлил глава и произнес:

— Сапегины, вот чьи.

Сказал он это для чего-то шепотом и, когда сказал, положил руки на край стола и склонил на бок голову.

И, сидя так, с склоненной к плечу головой, смотрел на Молчанова и улыбался приятной улыбкой, ни дать, ни взять, как торговец, расхваливающий покупателю особенно хороший, долженствующий поразить его воображение товар. И, уловив вдруг в лице Молчанова выражение недоумения, приложил к груди руку и воскликнул, поднимая брови:

— Что?.. Ей-Богу!

— Да, ведь Сапега… — начал было Молчанов, но Азейка его перебил:

— Знаю, знаю! Не пошли!

— Как не пошли?

— Так и не пошли! Тут от Сапегина полка разве они одни? Я — то знаю.

— Есть?

— Ого! Только свистнуть.

Молчанов закусил ус и спросил:

— А много возьмут? Сколько их у тебя?

— Семеро…

— Гм… На конях?

— Как же!

— Значит, и корм надо.

Молчанов покусывал ус, обдумывая что-то.

Вдруг он сказал:

— У тебя есть овес?

— Да, ведь как же, — сказал Азейка, расставив руки. — На коне много не увезешь… Оно, положим, есть.

— Много?

— Если семеро, дня на четыре хватить.

— Ну, и ладно. У меня есть сани. Только надо еще лошадь. А шуба?

— Найду и шубу.

— Лошадь достанешь?

— Это можно.

— Ну, тогда ладно. Разбуди-ка ты, поди, мне этого молодца. Что он у тебя всегда; что-ль?

— Не… Так вышло… Народ-то ведь… Ой, какой народ!..

ГЛАВА VIII.

По длинной тушинской улице ехали стрельцы на двух санях.

Всех стрельцов было пятеро: на передних санях двое и трое на задних. В передних санях лежали деревянный колодки, в который забивают ноги преступников.

Стрельцы были вооружены мушкетами, саблями и алебардами.

Поравнявшись с Азейкиной избой, стрельцы остановили лошадей, повылезали из саней и направились все разом, тесной кучей к крыльцу.

Мушкеты и алебарды они оставили в санях.

Первый вошел в сени седой стрелец с окладистой бородой и худым строгим лицом, как у монаха, и строгими глазами. Он хоть и был простой рядовой стрелец, начальство назначало его за старшого на небольшие наряды и называло его в виду его преклонных лет и его действительно строгой жизни не по имени, а по отчеству— Иванычем.

Остановившись в сенях перед дверью, которая вела в избу, Иваныч сказал стрельцам:

— Стучите!

— А может отперта, — сказал один стрелец и подергал дверь за скобу.

Сейчас же он застучал в дверь: дверь оказалась запертой, — Это, может, у тебя всегда отперта, — проговорил Иваныч, с холодно, и немного зловещей улыбкой на тонких бескровных

губах. — У этаких отперта не бывает.

Он положил руку на скобку двери и ждал, когда ее отопрут.

Дверь немного приоткрылась.

— Чего вам? — сказал голос за дверью и сейчас же изнутри избы дверь потянули назад. Тянул дверь кто-то очень сильный. Иваныч схватился за скобку в другой рукой и крикнул:

— Н-нет, врешь!

И потянул дверь к себе. Но ему было трудно. Он оглянулся назад и крикнул хрипло:

— Что же вы стали?

Но в то же время и в избе закричал кто-то:

— Да чего ты? Пусти их!

— Ну, идите, — сказал за дверью тот, кто ее удерживал. Иванычу сразу стало легко.

Он распахнул дверь.

Однако, он не сейчас же вошел в избу. Держась рукой за скобку двери, он на мгновенье застыл в этой позе, заглядывая в избу и обшаривая в ней строгим своим взглядом каждый уголок, который отсюда был ему виден.

Потом он оставил дверную скобку и схватился левой рукой за ножны прицепленной к поясу его левого бока сабли, а правой за её рукоять и потянул саблю из ножен.

Не оборачиваясь к стрельцам, а смотря прямо перед собой в открытую дверь, он крикнул:

— Беги кто-нибудь за мушкетами.

Он вытащил саблю из ножен ш согнув немного спину, выставил саблю вперед, держа руку, в которой была сабля, прижатой локтем к боку.

— А, воры, ждеся вы! — закричал он в избу.

У него почти не было зубов и голос был шамкающий. Но беззубый рот улыбался зловеще и не было ни тени страха в его изможденном лице и в его глазах, бегавших по избе с таким выражением, будто это были не глаза, а живые угли, полные ненависти и могущие жечь как настоящие угли. И он точно выбирал, кого испепелить первым.

Изба была полна вооруженных людей, одетых по-казацки. Посреди них стоял высокий поляк с черными усами.

Что это поляк, Иваныч плохо определил по костюму. Молчанова он совсем не знал и очень удивился, когда поляк заговорил с ним по-русски.

Увидев Молчанова, окруженного казаками, он так и решил, что у Азейки собралась казачья разбойничья шайка предводительствуемая поляком.

Молчанов ему крикнул:

— Тебе тут кого надо?

— А ты сам-то, кто? — крикнул ему в ответ Иваныч, выпрямившись и опустив саблю.

Он смотрел на Молчанова с полуоткрытым ртом и с остановившимися неподвижными глазами.

— Я — проезжий, — ответил Молчанов, — а это мои люди.

И спросил опять:

— Тебе кого надо?

Иваныч хотел ему сказать что-то, но в это время в сенях раздались шаги. Он обернулся быстро и крикнул:

— Запаливай огонь!

И опять обратился к Молчанову.

Он ему сказал:

— Не верю я тебе, вору!

Сзади него стрельцы разбирали мушкеты. Через голову Иваныча Молчанов видел, как эти мушкеты протащил по сеням тот стрелец, которого Иваныч за ними посылал.

Он их тащил за стволы по два в каждой руке. Потом этот стрелец опять побежал к саням. Молчанов крикнул Иванычу:

— Стой ты, дурак! Все равно я не дам вам ни разу выстрелить. А тебя так первого!

И показал Иванычу бывший у него в руках пистолет. Пистолет был кремневый.

Молчанов пощелкал курком и сказал:

— Видал? У нас у всех такие!

И прицелился в Иваныча.

— Ну! — крикнул он.

Мушкеты у Иванычевых стрельцов были фитильные. Чтобы их сделать годными к бою, нужно было сначала добыть огонь.

Иваныч, правда, слышал, что за спиной у него стрелец уже стучал огнивом о кремень.

Но Молчанов ему опять крикнул:

— Эй, гляди, старик!

— Стой! — закричал Иваныч стрельцам, глядя прямо в дуло, направленного на него пистолета и замахал на Молчанова рукой. — Буде тебе!

Потом он обернулся к стрельцам и сказал:

— Погоди!

— Не зажигать! — закричал Молчанов, очутившись в два шага возле двери и протягивая в сени руку с пистолетом. — Гаси, собака!

Разговаривая с Иванычем, Молчанов следил за тем, что делалось в сенях. И увидел вдруг, что один из стрельцов раздувает кусочек трута, а другой, в ожидании, пака трут разгорится, стоит около с мушкетом и готовит мушкетный фитиль.

— Стой, ребята! — сказал и Иваныч.

Стрелец, который раздувал трут, бросил трут на пол и наступил на него ногою.

Молчанов повернулся к Иванычу.

— Ты что, старшой, что-ль?

— Старшой.

— За кем прислан? Уж и колодки приготовил!..

Губы у него искривились.

— Как же это ты, не опросивши как следует, прямо в воры… Это я-то вор?!

Лицо у него побелело; он скрипнул зубами.

Иваныч полез за пазуху и вынул оттуда бумагу, свернутую

трубкой.

— А присланы мы, — заговорил он, — за вором Азейкой да за его девкой, — почто именует себя королевной. А он вор, Азейка, почто, согласившись с лихими людьми, чинит убыток проезжим…

ГЛАВА IX.

Иного выхода для Иваныча не было.

Нужно было вступить в переговоры. В приказе ходили глухие слухи, что Азейка приучает у себя дорожных воров. Но этих воров никто никогда у него не видал.

Однако, дыму без огня не бывает. Иваныч решил, что если Азейка воров не приучает у себя в избе, то дело у него с ними есть.

Как-нибудь и где-нибудь они, т. е. Азейка и эти дорожные воры, сходятся.