Путь Никколо

— Постараюсь не забыть, — ответил Николас. — И она постаралась посадить вас на корабль?

— Потому что оказалась там по твоим делам, — пояснил де Рибейрак. — Какая-то странная история со страусом. Я что, сказал нечто забавное?

— Да. Вы увенчали мой день. Это все, что вы желали мне сообщить?

Виконт удостоил Николаса презрительным взглядом.

— Глупец. Ты можешь мне понадобиться лишь для того, чтобы сказать тебе, кого убить, а кого оставить в живых. Когда ты перестанешь быть мне полезен, то я перестану обращаться к тебе.

— Я все понял, — Николас поднялся с места. — Но, возможно, в следующий раз у вас хватит смелости позвать меня от собственного имени.

Толстяк расхохотался.

— Не говори о смелости так, словно ты знаешь, что это такое. Одно могу сказать наверняка: ты больше никогда не получишь приглашения от супруги моего сына А если и получишь, то хорошенько подумай, прежде чем согласиться.

По пути домой он, должно быть, обидел множество знакомых, потому что не замечал и не слышал ничего вокруг, пока, наконец, не подошел к особняку на улице Спаньертс. Там на пути ему попался Юлиус, который спросил, как дела, и тут же ушел прочь.

Должно быть, он поговорил с остальными, ибо ни Тоби, ни Грегорио так и не появились, хотя повсюду в доме и во дворе Николас замечал улыбающиеся лица.

Сначала он не понял, в чем дело, но тут же вспомнил о страусе.

Его комната оказалась пуста. Там он недолго постоял, погрузившись в раздумья, а затем, поскольку необходимо было решить некоторые вопросы, направился в кабинет Марианны. Там с ней находился Беллобра, которого она тут же отпустила. Николас уже настроился на долгие объяснения, но та уже все знала: вероятно, Юлиус все же предпочел ничего не скрывать. Но, естественно, стряпчий не знал о последней встрече.

— Насчет страуса можешь не беспокоиться, — заметила Марианна. — Грегорио с Хеннинком все уладят, и даже Томмазо уже успокоился. Я предложила ему передать герцогу Франческо, что птица заболела, и продержать ее здесь еще восемь месяцев, пока перья не отрастут.

— Если только он сам сможет продержаться эти восемь месяцев, — Николас опустился на стул. — Похоже, я нуждаюсь в надсмотрщиках.

— Это Юлиус тебе сказал?

Она была чуть бледнее обычного, но во взгляде ясных глаз читалась уверенность и нежность. Николас внезапно заметил, как нарядно она одета, и вспомнил, что сегодня они приглашены на борт венецианского флагмана.

— Юлиус сказал, что они все готовы остаться. Несмотря ни на что.

Он ожидал, что она откликнется сразу. Но Марианна молчала.

— А ты, Николас? Ты останешься? — спросила она, наконец.

Сперва он не знал, что ответить. Прошлой ночью, когда он узнал, что ей все рассказали о Жааке де Флёри, а она сообщила Юлиусу и остальным об их родстве с Саймоном, они еще долго разговаривали, осторожно выбирая слова. И когда под конец она смущенно сослалась на женские причины, чтобы спать в одиночестве, он не был уверен в ее искренности, но оказался рад этому оправданию. Как вести себя, дабы проявить лишь приязнь и ласку, не пытаясь утвердиться или покорить новые высоты? Он этого не знал и боялся попробовать.

И сейчас, вслушиваясь в ее голос и пытаясь прочесть тайные мысли по выражению лица, он вспомнил, что еще мог сказать Марианне Юлиус.

— Кателина ван Борселен не приглашала меня на Сильвер-стрете, — промолвил он, наконец. — Это был обман. Меня там ждал Джордан. Джордан де Рибейрак.

Кровь прилила к ее щекам. Николас пояснил:

— Он сбежал. Кателина ван Борселен помогла ему. Она ничего не сказала Саймону.

Сперва он не знал, стоит ли говорить ей об этом, но Марианна думала о другом:

— Он знает, что это ты предал его?

— Нет. Он просто хотел меня предупредить, чтобы я не смел трогать Саймона. Раз уж я принялся уничтожать все свое семейство, он был вынужден признать за мной некоторые способности. Он также подозревает, что Саймон и Кателина могут представлять угрозу тебе лично и нашей компании — из-за меня. Думаю, он прав. — Николас помолчал. — Я хотел бы остаться.

— Не сомневаюсь, — отозвалась она. — Но нас ведь ждут сегодня на борту галеры.

— Да, — кивнул тот. — Но что бы ни случилось, выбор принадлежит только тебе. Что бы ты ни решила, я сделаю это.

— Да. Я знаю, — просто сказала Марианна.

Теперь у них имелась собственная барка, так что они смогли с подобающей пышностью, вместе с прочими приглашенными, отплыть в гавань Слёйса. На веслах сидели гребцы в синих ливреях, и принарядившийся Лоппе возвышался на корме. Он сам пожелал отправиться с ними. Ровно год назад чернокожий раб стоял в цепях на борту фландрской галеры, и его заставили нырять, по приказу капитана. С тех пор он успел послужить герцогу Миланскому и Феликсу. Но теперь возвращался в Слёйс не из гордыни, а — если бы кто-то догадался спросить его об этом, — из-за каких-то недобрых предчувствий.

Прежде чем отправиться в Слёйс, Николас один прошел в контору, где надеялся застать Юлиуса, Тоби и Грегорио. К тому времени он уже успел переодеться. Для визита на корабль пришлось выбрать тот же наряд, что и на Пасху в доме Вейре. С той поры верхнее платье чудесным образом украсилось вышивкой и более дорогой меховой оторочкой, чем выбирал он сам. Это было делом рук Марианны, которая также заказала дублет, что был сейчас на Николасе, — сшитый у того же дорогого портного, что и ее собственное дамастовое платье. Ему потребовалось немало дерзости, — раз уж он не мог претендовать на смелость, — чтобы войти в комнату и встретиться с ними лицом к лицу. Он сказал первое, что пришло в голову:

— Молитесь, чтобы я на сей раз не свалился в воду. На мне сейчас все доходы будущего года, включая ваше жалованье.

Тоби устремил на него неулыбчивый взор василиска.

— Прибыл Проспер де Камулио. Возможно, ты встретишься с ним.

— Да, знаю, — отозвался Николас. — Послушайте, насчет компании… Вы сказали, что готовы остаться. Но, возможно, будет куда больше проблем, чем все мы надеялись. Саймон не оставит нас в покое. И де Рибейрак, его отец, на свободе. Я виделся с ним сегодня днем.

Юлиус нахмурил лоб.

— Сильвер-стретс?

— Да. Там был Джордан. Он просто хотел подтвердить, что мой… что все семейство жаждет моей крови. Они готовы разорить компанию Шаретти, если потребуется.

— Разорить компанию Шаретти не так-то просто, — возразил Грегорио. — Пусть попробуют.

Глядя на эту черную шапочку и нос комедианта, никто не заподозрил бы в Грегорио подобной твердости. Николас ощутил первые проблески надежды.

— Согласен. Я не собираюсь уклоняться от драки. Вопрос лишь в том, какое поле боя лучше выбрать?

— Могу себе представить, — промолвил лекарь.

— Я больше не прошу никаких обещаний, — возразил Николас. Он встретился взглядом с Тоби и попытался что-то прочесть в его прозрачных глазах.

— А я ничего и не обещаю, — отозвался тот. — Полагаю, ты сам осознаешь, что ты задумал?

— Что бы ни случилось, Адорне должен остаться на нашей стороне. Епископ и кое-кто из шотландцев явно будут держаться Саймона. Что же касается герцога Миланского и его союзников, то пока они заодно с дофином, но кто знает, надолго ли?

Юлиус с досадой покосился на Тоби.

— Если боишься, то возвращайся к Лионетто.

Лекарь задумался.

— Сомневаюсь, что он примет меня с распростертыми объятиями. Должно быть, сейчас он уже знает насчет Николаса. Возможно, мне все же придется держаться Асторре.

— Нам всем, возможно, придется держаться Асторре, — заметил Николас. Три пары глаз устремились на него. Он решил, что это самый подходящий момент встать и выйти из комнаты.

Лоппе ожидал его на борту барки вместе с Марианной. Ее дочери также пожелали отправиться на галеру, но мать объяснила, что это чисто деловая встреча.

Николас вновь сделался героем в глазах Катерины. Из любовника ее матери он сделался поразительным человеком, который прокатился по всему Брюгге верхом на ощипанном страусе. Даже Тильда, сдержанная и подозрительная, теперь взирала на него с долей почтения. Николас с усмешкой подумал, как отнеслись бы к нему венецианские сановники и их союзники, если бы узнали об этом происшествии. Отмена всех предложений и полный разрыв. Возможно, это было бы и к лучшему.