Собрание сочинений в 10 томах. Том 8

Трудно себе представить, как все это действовало на толпу. Эти легковерные люди были глубоко убеждены, видя единичные случаи и не имея представления об ужасах самой оспы и страшной заразности этой болезни, что врачи из корыстных целей хотят отравить телячьим ядом все население.

Против меня ополчилась вся интеллигенция города. Из палаты лордов прибыл для личного вмешательства в это дело известный своим красноречием оратор. Он произнес блистательную речь. Но меня удивило то обстоятельство, что, явившись сюда для противодействия антивакцинистской агитации, он только мимоходом коснулся этого вопроса, подробно распространяясь обо всем остальном и напирая, главным образом, на «широкие задачи будущего».

Год спустя я имел удовольствие слышать этого выдающегося оратора; теперь уже он порицал преследования антивакцинистов, убеждал палату общин уступить их требованиям и ввести билль об освобождении родителей и опекунов, не желавших прививать оспу своим детям, от всякого рода преследований и взысканий. Его воззвание не пропало даром: билль прошел в несколько измененном виде, а двадцать лет спустя я увидел и результаты его успеха.

Наконец наступил день баллотировки. В восемь часов утра все избирательные урны были скреплены печатью и отправлены в городскую ратушу для подсчета голосов в присутствии лорда-мэра, кандидатов и других должностных лиц. Вскрывали ящик за ящиком и доставали из них бумажки, складывая их двумя отдельными кучками: одни за Колфорда, другие за Терна. В половине десятого начался подсчет голосов. Оказалось, что кандидат консерваторов имел тридцатью пятью голосами больше кандидата радикалов. Но вот распечатали последний большой ящик. Сэр Томас Колфорд и я стояли со своими агентами по обе стороны стола, в почтительном молчании ожидая результатов выборов.

— Какие цифры? — спросил агент консерваторов.

— Колфорд — четыре тысячи триста сорок девять, Терн — четыре тысячи триста двадцать семь, да еще две пачки несчитанные!

Агент вздохнул с облегчением; я видел, как он пожал руку сэра Томаса, очевидно поздравляя его, так как теперь уже не сомневался в торжестве своей партии.

— Как видно, игра наша проиграна, — шепнул я Стивену Стронгу. Я заметил, что лицо его в этот момент было мертвенно бледно, а губы подернулись синевой. Я испугался за его больное сердце.

— Вам следует, мистер Стронг, поскорее отправиться домой, — сказал я ему. — Выпейте снотворное, ложитесь в постель и постарайтесь заснуть!

Между тем вскрыли очередную пачку билетов и продолжили подсчет голосов: первый голос был за меня, затем девять билетов за Колфорда. Теперь вопрос о кандидате уже совершенно утратил всякий интерес, так как результат, казалось, был ясен всем. Послышался шепот поздравлений и сочувствий. Чиновник продолжал считать. Чтобы одержать верх, из сорока оставшихся голосов двадцать два должны быть за меня, а это казалось абсолютно невозможным.

Счетчик продолжал вслух:

— Десять голосов за Терна, один — за Колфорда… шесть… десять… пятнадцать — за Терна.

Говор в толпе присутствующих снова замер; все стали прислушиваться к счету; на лицах отразилось напряженное ожидание. Оставалось всего четырнадцать записок; и еще одиннадцать голосов мне были необходимы, чтобы взять верх над моим противником.

— Шестнадцать… восемнадцать… двадцать — за Терна, — продолжал чиновник-счетчик, и всеобщее напряжение становилось все заметнее и заметнее.

Еще два голоса за меня, и сэр Томас Колфорд останется за флангом… Все взгляды были устремлены на руки счетчика; по правую и левую его руки возвышались груды бумажек, справа — за Колфорда, слева — за меня.

— Двадцать один — за Терна, — продолжал счетчик, — двадцать два.

И билетик снова ложился налево.

— Клянусь Небом, вы его побили! — воскликнул Стивен Стронг.

Осталось еще семь билетиков.

— Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять — за Терна! — раздавался голос чиновника. — Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять — за Терна, все за Терна.

В этот момент из груди Стронга вырвался сиплый, почти нечеловеческий крик:

— Наша взяла! Браво, антивакцинисты! — И он без чувств упал навзничь.

Я склонился над ним, разорвал ворот его рубашки. В это время агент консерваторов потребовал от имени сэра Томаса Колфорда, чтобы подсчет был проверен еще раз.

Я при этом не присутствовал, пытаясь вместе с другим доктором привести Стивена Стронга в чувство в одной из маленьких комнат, смежных с большой залой. Мы немедленно вызвали его жену. Войдя в комнату, она взглянула на больного мужа, затем перевела на меня вопросительный взгляд.

— Он еще дышит! — ответил я.

Маленькая женщина молча присела на край ближайшего стула и, молитвенно сложив руки, произнесла тихим покорным голосом:

— Если на то воля Господня, мой дорогой Стивен будет жив, а если нет на то воли Божьей, то он умрет!

Эту самую фразу она повторяла время от времени все тем же покорным тоном, пока не наступил конец.

По прошествии двух часов кто-то постучался в дверь.

— Уйдите! — крикнул я.

Но стучавший не желал уходить, так что я принужден был отворить ему дверь. Это был мой агент, который взволнованным голосом шепнул мне:

— Счет был совершенно верен: у вас на семь голосов больше!

— Хорошо, — ответил я, — скажите, чтобы прислали сюда еще спирту!

Стивен Стронг приоткрыл глаза, и в тот же момент до нас донесся торжествующий крик толпы, собравшейся на площади в ожидании результатов выборов. Этот крик приветствовал лорда-мэра, который, согласно обычаю, с балкона ратуши объявил народу результаты.

Умирающий устремил на меня вопросительный взгляд, так как уже не мог говорить. Я постарался объяснить ему, что избран большинством голосов, но он не понимал меня. Тогда мне в голову пришла счастливая мысль: я поднял с пола голубую розетку консерваторов, затем снял с груди розетку радикалов и, держа их в руках перед глазами умирающего, поднял вверх оранжевую розетку радикалов, а голубую бросил на пол.

Он понял мой маневр. Улыбка на мгновение скривила его изменившееся лицо, и с последним предсмертным усилием он прошептал:

— Браво, антивакцинисты!

Затем он закрыл глаза, и мне показалось, что наступил конец. Но в следующий момент он снова раскрыл их и посмотрел в упор сперва на меня, потом на свою жену, сопровождая этот взгляд едва приметным движением головы. Я не понял значения этого взгляда, но жена поспешила ответить:

— Не тревожься, Стивен, я тебя понимаю!

Еще минута — и все было кончено.

IX. Карьера и деньги

Так как у страха глаза велики, то мое избрание в глазах правительства приняло вид грозного предостережения. Газеты говорили довольно свободно о «знамениях времени», о «торжестве радикалов» и «силе и значении антивакцинистов», вселяя страх в робкие сердца консерваторов.

Незаметно мне удалось добиться назначения особой комиссии для обсуждения вопроса об антивакцинации, и билль об упразднении закона об обязательной прививке был внесен на рассмотрение в парламент.

Первоначально он был препровожден в постоянный комитет и в конце концов поступил на обсуждение палаты.

Тогда начались горячие прения. Даже председатель палаты произнес по этому поводу блистательную речь. Странно лишь, что хотя девяносто девять из каждых ста членов палаты общин были глубоко убеждены в необходимости оспенных прививок, ни один из них не решился протестовать против билля. Очевидно, урок, данный Денчестером, не пропал даром, и потому, как бы ни относились они к этому вопросу, все были уверены, что, заявив о своем неодобрении, лишатся половины голосов на следующих выборах. Билль этот прошел также палату лордов и стал парламентским актом.

Глубоко убежденное в том, что принудительная вакцинация необходима, правительство тем не менее предоставило отцам и матерям, в угоду их личным предрассудкам, право подвергать своих беззащитных детей опасности ужаснейшей болезни и даже смерти.