Черные Мантии

И он закашлялся, словно желая привлечь к этому первому признанию внимание свои невидимых спутников.

– Но только, – продолжал он, – напрасно вы убили ее. И удавка, и тайна оказались в руках другого.

И кто же он, этот другой?

– Смотрите-ка, патрон, – внезапно воскликнул калека, – сейф открыт! Я протянул руку и нащупал толстые пачки банковских билетов. Ах, какие они гладенькие. Будь на моем месте кто другой, он бы бросил вас здесь, а сам ушел бы отсюда разбогатевшим!

Лекок издал хриплый смешок.

– Ты что же, считаешь, что свободен? – прошипел он.

Трехлапый почувствовал, как сильная рука сдавила его поясницу.

– Патрон, не жмите так сильно! – взмолился калека. – Я всего лишь несчастный инвалид.

И тут же странным голосом прибавил:

– Хоть вы и не из слабеньких, в вашем положении вы беспомощны даже перед таким колченогим уродом, как я. Посудите сами: у вас свободна всего лишь одна рука, если вы меня не отпустите, я все равно смогу ударить вас кинжалом, а если отпустите, то уж тем более прости-прощай!

Из груди Лекока вырвалось сдавленное, хриплое дыхание.

– Ах, вот мы какие, приятель! – свистящим голосом произнес он. – Ты, кажется, забыл о третьей возможности: при первом же твоем движении я приподниму тебя и разобью твою голову об этот железный ящик.

И будете дожидаться, так сказать, с поличным, – усмехаясь, ответил Трехлапый, – своих товарищей, а то и полиции… Ибо этот дьявол Брюно, словно крот, всюду прорыл свои ходы. На вас с интересом посмотрят там, наверху: гостям на балу, а особенно дивизионному комиссару Шварцу и советнику Ролану, будет весьма интересно узнать, какую участь вы готовили их сыновьям, Этьену Ролану и Морису Шварцу, равно как и господину Мишелю и юной Эдме Лебер.

Ты все еще желаешь эту девушку! – яростно воскликнул Лекок.

Трехлапый ответил:

– Я люблю женщин!

XII

БОЕВАЯ РУКАВИЦА

На несколько секунд голова Лекока безжизненно поникла. Сознание своего бессилия сдерживало его, словно боевая рукавица, которая, казалось, сдавила ему не только руку, но и горло. При желании он мог бы убить Трехлапого, но это бы его не спасло. А судя по речам калеки, у того были свои, далеко идущие замыслы.

– Ты сильнее, – сказал он, – давай поговорим. Чего ты хочешь?

– О! – ответил Трехлапый. – Мы всегда сможем договориться.

– Я предлагаю тебе двести тысяч франков сразу… Но я хочу знать…

– Двести тысяч франков! Никогда не видел столько денег! Знать… что?

– Как ты здесь очутился?

– Ну, я еще на кое-что способен. Я взял ключи в комнате барона Шварца.

– А зачем ты пришел?

– Мне показалось, что ваше отсутствие затянулось.

– Ты один?

– Вы прекрасно знаете, что я никогда не работаю вместе с кем-то.

– Хочешь меня освободить?

– Это мой долг, к тому же это в моих же интересах.

– Тебе придется проявить некоторую смекалку…

– Как у обезьяны, черт побери!

– Ты сможешь дотянуться до рукавицы?

– Меня высоко подняли.

– Ощупай мой карман.

– Вот он! – произнес Трехлапый, шаря рукой по одежде Лекока.

– Не этот! – быстро воскликнул Лекок.

– А-а! – протянул Трехлапый. – Значит, в этом кармане лежит какая-нибудь интересная штучка?

– Моя отвертка в другом кармане.

– Значит, мы по-прежнему отправляемся надело с полной выкладкой? Одобряю!

– Ты нашел отвертку?

– Нашел, не дергайтесь. Однако странная история приключилась с этой рукавицей! Вот уж бы посмеялся Андре Мэйнотт, если бы оказался на моем месте.

Трехлапый умолк, и после паузы спросил:

– А помните, патрон, как однажды вы мне сказали: «Не будь этого Брюно, я бы задушил тебя». Ведь вы чуть было не решили, что я – это Андре Мэйнотт, разве нет? Ах, если бы вы не погасили ваш фонарь, мы бы сейчас такое увидели!

– Вы делаете мне больно! – тревожно простонал Лекок.

– Терпение! Не шевелитесь. Я уже принялся за работу!

Заскрежетала сталь, и воцарилась тишина. Трехлапый трудился, поддерживаемый Лекоком; однако рука последнего уже начинала уставать. Два свидетеля этой невидимой сцены замерли за стальной решетчатой дверью; разговор Лекока и Трехлапого позволял им догадываться почти обо всем, что происходило возле сейфа.

– Наверху все еще танцуют, – продолжал калека, – а вот и винт, который надо выкрутить. Сколько же здесь всего таких? Одиннадцать! Для этого понадобится время!

– Так поторопитесь же, – воскликнул Лекок, не в силах скрывать боль, – поспешите, черт побери!

– Я и так спешу, патрон. Вы успели обменять фальшивые банкноты на подлинные?

– Нет, фальшивые лежат у моих ног.

– Хотите, я подменю их?

– Нет… продолжайте вашу работу!

Голос Лекока, отрывистый и жесткий, выдавал его страшное нетерпение. Страдалец чувствовал потребность говорить, чтобы заглушить боль, и продолжал:

– Когда я услышал, как вы вошли, я как раз собирался делать то, что делаете сейчас вы. Эй, вы что, уснули там, что ли? Дайте сюда отвертку!

– Второй винт вывернут! – заявил Трехлапый.

Лекок тяжело задышал.

– Не зная, кто это может быть, – продолжал он, – я погасил фонарь.

– Вы человек осторожный, патрон, предусмотрительный. А вот и третий винт. Можно подумать, что я всю жизнь только и выкручивал винты!.. А все-таки признайтесь, что этот Андре Мэйнотт ловко придумал: начинить рукавицу загнутыми внутрь шипами! Тогда, в Кане, дельце у вас выгорело… Так, значит, он знал, что барон Шварц купил сейф Банселля?

– Вот уже семнадцать лет, как он выслеживает меня, словно краснокожий дикарь, идущий по следу своего врага! – выругался Лекок. – Что там, четвертый винт держится прочнее, приятель?

Трехлапый закашлялся во второй раз. Было сделано второе признание, и сделано весьма недвусмысленно. Лекок не стал возражать против слов: «Тогда, в Кане, дельце у вас выгорело»!

– Кое-где они заржавели, – сказал Трехлапый, – и ржавчина не пускает… Мне кажется, что этот мошенник проник в Сообщество не для того, чтобы красть, но чтобы быть поближе к вам!

Без Фаншетты… – начал Лекок, скрежеща зубами от боли. – Поторопись, приятель! Полковник был Хозяином, но полковник глядел на все глазами графини Корона.

– Да, да. Бедняга, его песенка спета. Его изворотливости можно было только позавидовать, уж он бы не дал схватить себя за лапу! То, что удалось один раз… Вы отпустили руку, патрон?

– Никогда не думал, что ты такой тяжелый! – проворчал Лекок.

– Крепитесь! Вот пятый винт… надо же до такого додуматься – выставить боевую рукавицу у матери юной Эдме, словно какую-нибудь реликвию!

– Ты просто весь трясешься, когда произносишь имя этой девицы!

– Да еще прямо напротив вашего окна! – завершил калека. – Ясное дело, что нарочно, чтобы вас искушать! Вы опять дергаетесь, ваш пот капает мне на лоб… Хотите немного отдохнуть?

В ночи раздался серебряный звон. Невидимые часы пробили полчаса.

– Нет! – ответил Лекок; в его голосе затаилась ярость. – Продолжай!

– Тогда держитесь! Надеюсь, вы понимаете, что я тут разболтался только потому, что хочу вас немного развлечь? Так поступают зубодеры… Я прекрасно понял, почему там, в «Срезанном колосе», вы приказали мне обделать это дельце так, чтобы полиция пустилась по следам Брюно! Ах! Какой же он мошенник! Как он вас обвел вокруг пальца! Я даже догадываюсь, отчего вы имеете зуб на семейку Лебер. Заметьте, я больше не произношу «на юную Эдме», раз это имя в моих устах действует вам на нервы. Я даже понимаю, чего вам дался этот Мишель, ведь если он действительно сын Андре Мэйнотта… Но зачем губить двух остальных молокососов? Этьена и Мориса?

– На всякий случай, – ответил Лекок. – Они родственны^ ми узами связаны с домом Шварцев, и наверняка знают тех, кого им не надо знать. Соединить всех шестерых: Андре Мэйнотта, обеих Лебер, Мишеля, Этьена и Мориса было поистине гениальной находкой. Главное, что все они, хотя и по разным причинам, находятся на подозрении: математический закон ассоциации Черных Мантии здесь строго соблюден. Дело сладится еще лучше, чем процесс в Кане!