Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя

– Узнав, что вы направились к Рокруа, – продолжал Атос, – мы приготовились встретить вас как можно лучше. Арамис вам солгал… Из той застенчивости, которая делает его прекраснее всех нас в дружбе и страшнее всех в любви. Арамис вам солгал: мы беспокоились за вас.

– Мы потеряли сон,– подхватил Портос.– Приходилось что‑то жевать всю ночь напролет, чтоб с приличным настроением встретить утро.

– Вы понимаете, – подхватил в свою очередь Арамис, – нас, привыкающих к мирной жизни, сражение соблазнило до крайности. И когда нам стало известно, что такой воин как вы бросается в него очертя голову, в нас проснулся материнский инстинкт, ибо другого дитя, кроме вас, у нас нет.

Портосу пришло в голову, что речь надо украсить еще одной риторической фигурой.

– Добавим, что мы желали выпить вместе шампанского. Такого случая нам пока не предоставлялось. Узнав, что испанцы приближаются к Шампани, мы решили: здешние места надо оборонять. Ну не прав ли я, Атос?

– Я, признаться, отказываюсь понимать этих иностранцев, которым не терпиться влезть в наши виноградники. Ведь это им ни за что не удастся. Взять, к примеру, Столетнюю войну. Англичане захватили Бордо с его виноградниками, их союзник герцог держал в руках Бургундию. И что же, невинная простушка, не пившая никогда ничего кроме воды, одним махом изгоняет их из страны.

– Да, совершенная простушка… – подхватил Арамис.– Но стоило ее сжечь, как из нее сделали святую.

– Я лично терпеть не могу,– заметил Портос,– когда тянут лапы к моему сидру. По причине близкого соседства я буду оборонять шампанское, пока я жив.

– Господа,– вновь заговорил Атос,– оставим шампанское ради арманьяка и вернемся к д' Артаньяну. Как только мы явились во Фландрию, мы тотчас поделили меж собой наши роли, чтоб быть вам полезными, если в том будет необходимость.

– Точнее, чтоб не потерять вас в этой сутолоке, не промахнуться.

– Или, еще точнее, чтоб испанцы промахнулись, если им вздумается в вас пальнуть.

– Я состою в родстве с герцогом Энгиенским, и он сразу же разрешил мне быть в его свите. А поскольку разговаривать с молодыми людьми я научился…

Тут Атос, который никогда не улыбался, улыбнулся, сам того не замечая, и продолжал:

–  Поскольку я научился разговаривать с молодыми людьми, герцог два‑три раза обратил внимание на мои доводы.

–  Договаривайте, Атос,– перебил его Арамис.– Это вы убедили его дать битву. Это вы указали ему на д' Артаньяна, который сражался в одиночку, когда французскую армию намеревались расколоть на две части. Это вы поддержали его, став во главе двух полков. Это вы и только вы очистили утром лес, куда кто‑то из ваших друзей провел сюрпризом тысячу испанских мушкетеров. И, наконец, вы придумали эту заключительную атаку и даже бросили победоносный клич: «Франция! Франция!».

– Я был не один, – ответил д'Артаньян, – позади меня был целый край, Бретань.

– Страна сидра, – заявил Портос, – мои союзники. Попробуйте без спросу взять у них горсть песка, и я явлюсь им на помощь.

– Рядом с молодым герцогом мне было не так уж трудно. Но Арамису, который меня тут так расхваливал, выпала по‑моему самая трудная роль. Действительно, как уберечься, если вы ждете выстрелов с одной стороны, а палят в вас с другой? К счастью, Арамис был знаком с доном Франсиско де Мельосом.

– У нас была общая приятельница, – уточнил Арамис.

– Просто приятельница? А вы говорили, помнится, герцогиня.

– Портос!– воскликнул Атос. – Арамис очутился среди испанцев, хотя заявил, что никогда не поднимет оружия против Франции – именно оружия, потому что, если говорить о замыслах, то захват леса был превосходной идеей: Арамис получил возможность ездить взад и вперед по полю битвы и оказать вам услугу в том положении, в каком вы более всего в ней нуждались.

– Я тотчас же вас узнал, Арамис, – заметил д'Артаньян.

– Нет, правда? А почему?

– Потому, что вы так умело скрылись.

– Оставался еще Портос. Как вы понимаете, д'Артаньян, Портоса в штабе не спрячешь. Арамиса или, предположим, меня можно еще спрятать в толпе. Арамис уподобится сонету, а я–басне. Но Портос – это уже эпическая поэма. Он чересчур огромен для маскарада.

–  Поэтому меня и назначили в боевые порядки, – заметил великан.

–  Не было нужды давать ему указания. Мы знали: потренировав два‑три часа в сражении руку, Портос набросится на самое лакомое блюдо.

–  На пехоту Фуэнтеса.

–  А вы, д'Артаньян, будете неподалеку.

–  Пока вы были одни, вас могли убить. Но коль скоро рядом очутился Портос, нелепо было ожидать этого.

–  В самом деле, – простодушно заверил Портос. – Если б вас, д'Артаньян, убили, я б перерезал всю армию.

–  Но, дорогие друзья, почему вы считаете, что я не должен был умереть?

Арамис ответил первым, голос прозвучал мягко, но решительно:

– Потому что у вас нет оснований устраивать нам такую шутку.

Портос, который для ясности мысли только что прикончил еще один графин с вином, отозвался вторым:

–  Нельзя предвосхищать созревание вин в Шампани.

Наконец, взял слово Атос:

–  Дорогой мой, потому что я не хочу этого. Д'Артаньян обвел взглядом всех по очереди, всех, вплоть до Планше, который тоже сыграл свою роль в комедии. В этот момент он был невероятно поглощен сооружением торта из вареных в сахаре фруктов.

Арамис созерцал свои ладони. В пылу сражения он сломал ноготь на безымянном пальце левой руки, и это, казалось, сильно его огорчало.

Портос хрупал утиную ножку, которая не поддавалась.

Лишь Атос смотрел на д'Артаньяна.

– Я умираю от голода, – сказал д'Артаньян. – Надеюсь, этот дуралей Планше запасся сыром.

XILVIII. ПОСЕЩЕНИЕ МАРШАЛА

Появился сыр.

Д'Артаньян приналег на него со старанием. Портос вздохнул, как это бывает с человеком, избежавшим большой опасности, реальных размеров которой он вначале себе не представлял.

– Планше!– крикнул он.

– Сударь?

– Предупредил ли ты трактирщика, что сражение будет выиграно за несколько лье отсюда?

–  Да, сударь.

–  Ну и что он сказал?

–  Что доставит лучшее бузи из своих погребов.

–  Планше, ты очень догадлив. Планше не возражал.

Внезапно послышался грохот приближающейся кареты. Казалось, будто сам дьявол в образе черного кота мчится в этой карете, влекомой тиграми.

Четверо друзей подняли носы над тарелками.

Из кареты явился маршал Пелиссар с рукой на перевязи.

Лицо великого воина сияло бледностью победы.

Здоровой рукой он подал знак д'Артаньяну.

Д'Артаньян подбежал.

–  Дорогой друг, я явился не для того, чтоб помешать вашей пирушке. Но я принес вам новость.

–  Новость?

И д'Артаньян весь затрепетал, как если б с ним заговорили о Мари де Рабютен‑Шанталь.

–  Да. Схвачен некий человек, слонявшийся по полю битвы.

–  Кто же это такой?

–  Жалкая личность.

–  Его имя?

–  Тюркен.

–  Что с ним сделали?

–  Сперва повесили как шпиона.

–  Выходит, прекрасная Мадлен стала теперь вдовой?

–  Нет.

–  Мой дорогой маршал, ваш могучий разум изобретает немало такого, что приводит в замешательство. Так значит, Тюркена повесили, но госпожа Тюркен вдовой от этого не стала?

–  Я проходил мимо и глядел вверх. Вы знаете, у меня есть такая привычка…

–  И?..

–  Но это между нами, – сказал Пелиссон, понизив голос. – Смотреть в небо для меня становится манией…

–  Итак, вместо ангела вы заметили Тюркена, который дрыгал ногами в воздухе.

–  И велел спустить его на землю.

–  Чувство жалости в вас победило.

–  Ничего подобного. Любопытство. Я подверг его допросу.

–  И что ж он вам открыл?

–  Что Ла Фон сбежал от него, пока он спал, прихватив с собой его часть добычи.

–  Выходит, договор тоже?

–  Да, договор в руках этого изменника.

–  Ну а он сам?

–  Нашел убежище в Пфальце при дворе маркграфа, человека, известного в Риме своим распутством.