Сочинения в двух томах. том 2

— Это сделано нарочно.

Он становился смелее. Его рот жадно прижимался к ее послушным устам, и руки его расстегивали корсаж, ища теплую наготу грудей.

— Митсу, Митсу!.. Чудесные, маленькие медовые соты!

Она не сопротивлялась. Но ее неподвижные руки повисли вдоль тела и не обнимали плечи и шею любовника.

— Отпустите меня, оставьте теперь! Герберт, прошу вас! Оставьте меня и сядьте здесь, будьте умником! Да, умником!.. Я вам немножко поиграю на рояли…

Она открыла рояль и стала рыться в нотах:

— Я хочу спеть вам песенку… французскую песенку, совсем новую. Послушайте как следует ее слова…

Она сделала несколько вступительных аккордов. Ее руки касались клавиатуры с необычайной ловкостью. Она запела, аккомпанируя себе уверенно, с экспрессией. Ее тонкое сопрано придавало странной мелодии какую-то таинственность и нереальность:

Он слушал ее внимательно.

— Это очень красиво, — сказал он вежливо.

Подобно всем англичанам, он очень мало смыслил в музыке.

— Это очень красиво, — повторил он. — Вы играете прекрасно.

Она молчала, ее руки еще покоились на клавишах. Он счел нужным проявить любопытство:

— Кто это сочинил?

И со значением повторил имена названных ею поэта и композитора:

— Господин Луис!.. Господин Дебюсси!.. О, это, право, замечательная вещь!..

Он поднялся. Он наклонился над ней, чтобы поцеловать ее янтарный затылок.

— Вы превосходная музыкантша!

Она засмеялась, скромно и недоверчиво:

— Я очень посредственная ученица. Боюсь, что вам не доставило никакого удовольствия слушать меня.

Он протестовал:

— Я получил большое удовольствие. И я желал бы, чтобы вы спели другую песню.

Она заставила себя упрашивать. Он настаивал.

— Да, другую песню; и на этот раз японскую…

Она вздрогнула слегка. И не сразу ответила:

— У меня нет японских нот. Да и нельзя на рояли — японскую песню…

Он улыбнулся:

— Возьмите ваш «кото».

Она открыла на него удивленные глаза:

— Здесь нет «кото».

Он перестал улыбаться. Он был англичанин, мало склонный к мечтательности. Но многовековая культура утоньшила его породу. И, проходя мимо необычных зрелищ жизни, он не мог не замечать их величия или тайны.

Она сказала: «Здесь нет «кото». «Кото» — это род арфы, очень старинной и почтенной, игра на которой составляла привилегию благородных японских дам и куртизанок высокого ранга. Маркиза Иорисака обучалась, конечно, игре на «кото» с раннего детства. Но пришли времена новшеств. И «здесь не было больше «кото»…

Герберт Ферган, отогнав недолгую задумчивость, еще раз поцеловал шею своей любовницы.

— Митсу, дорогое дитя мое, спойте все-таки, прошу вас.

Она согласилась.

— Я спою. Хотите вы… старинную «танку». Вы знаете, что такое «танка»? Это старинный род стихотворений в пять стихов, которыми обменивались в былые времена принцы и принцессы при дворе микадо или шогуна. Я заучила ее, когда еще была ребенком. И мне захотелось перевести ее на английский язык.

Ее пальцы пробежали по клавишам, вызывая грустную и странную гармонию. Но она не торопилась петь. Казалось, что она колеблется. И чтобы вызвать ее из этой нерешительности, Ферган еще раз прильнул губами к теплой, покрытой пушком, шее…

Тогда нежный голос заговорил медленно:

Певица закончила и застыла в неподвижности. Герберт Ферган, стоявший рядом с ней, собирался поблагодарить ее поцелуем…

В это мгновение кто-то заговорил в глубине гостиной:

— Митсуко, почему вы поете эти глупые песенки?

Герберт Ферган выпрямился. Его виски стали влажными.

Маркиз Иорисака вошел незаметно.

Видел ли он? И что он видел?

Он ничего не видел, это было ясно. Потому что он заговорил совершенно спокойно:

— Митсуко, вы не обедаете с нами сегодня?

Она поднялась. Она ответила, опустив глаза в землю:

— Я очень устала. Я желала бы, если это вам не будет неприятно, пообедать у себя…

— Как хотите…

Она вышла. Дверь беззвучно скользнула в своих пазах. Герберт Ферган, тяжело дыша, провел рукой по лбу.

Дружески и вкрадчиво Иорисака приблизился и облокотился на рояль.

— Кими, мы пообедаем вдвоем и поболтаем.

Он заглянул в глубь глаз англичанина и продолжал:

— Мы поболтаем. Я должен получить от вас еще много указаний, спросить у вас много советов. Не должно повторить бой десятого августа… Вы не откажете союзнику…

Герберт склонил голову. Его бритые щеки покраснели. И, покорный, он заговорил:

— Десятого августа… десятого августа вы были робки… Вы не знали и не чувствовали, что вы сильнее. У вас не было веры в самих себя. И вы сражались, как люди, которые боятся поражения: слишком благоразумно, слишком осторожно, издалека. Единственная… Если не считать тайн материальных… они вам уже известны… Тайна англичан — отвага. Чтобы победить на море, надо готовиться методически и осторожно, а затем нападать неистово и безумно. Так поступали Родней, Нельсон и француз Сюфрен… Следовательно, чтобы руководить огнем…

XII

Да, дверь бесшумно скользнула в своих пазах — и маркиза Иорисака вышла. Выйдя из гостиной, она остановилась. Внимательно прислушалась.

Голоса Герберта Фергана и маркиза Иорисака звучали негромко, спокойными фразами.

Маркиза Иорисака медленным жестом прикоснулась кончиками пальцев к вискам. Потом, ступая беззвучными шагами, она удалилась от перегородки.

Комната, примыкающая к гостиной, была узкая, без мебели. Маркиза Иорисака прошла через эту комнату, через следующую и достигла крайнего флигеля дома.

Там почти темный коридор проходил между двумя гладкими бумажными стенами, увенчанными фризами. В глубине две скользящих двери были расположены одна против другой.

Маркиза Иорисака открыла левую дверь.

Нечто вроде алькова находилось за этой дверью, алькова из простого белого дерева, тонко и мастерски выструганного, но лишенного всяких украшений. Видны были стропила низкого потолка; на полу лежали циновки из свежей соломы. Три больших рамы, оклеенных крупнозернистой бумагой, заменяли оконное стекло. А в углу, перед кукольным туалетным прибором, поставленным прямо на пол и увенчанным зеркалом в лакированной рамке, черная бархатная подушка была единственным местом для сидения или, вернее, для того, чтобы прикорнуть на корточки по японской манере.

Стоя на пороге, маркиза Иорисака дважды ударила в ладони, и вбежали две служанки.

Не было произнесено никаких слов. Мусмэ сперва бросились на землю и разули хозяйку. Потом они поспешно раздели ее, сняли кружевной корсаж, соскользнувший вдоль напудренных плеч, сняли муаровую юбку и шелковые нижние юбки, корсет, рубашку, европейские чулки, у которых нет пальцев, как у японских чулок.

Совсем нагая, маркиза Иорисака завернулась в кимоно, расшитое большими цветами, надела на ноги сандалии и, выйдя из белого алькова, который представлял собой ее интимную комнату, стала купаться в бадье с горячей водой, как купаются все японские женщины, каждый вечер, перед заходом солнца.