Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

Утром разбойник решил прогуляться по окрестностям пещеры, прихватив с собой собак.

Тем временем женщина вырыла в пещере яму ножом, положила туда ребенка, а над ямой устроила свое ложе, чтобы собакам не вздумалось выкопать тело и сожрать его, что неминуемо произошло бы, если бы ребенок был похоронен снаружи пещеры.

Начались бессонные ночи, во время которых несчастная то и дело тихим голосом разговаривала со своим младенцем, от которого ее отделяло лишь ее травяное ложе и слой земли в несколько дюймов высотой.

Давая себе слово отомстить за душу несчастного, она вспоминала своих покинутых родителей, жизнь вместе с разбойником, полную приключений, страдания, которые она переносила, не жалуясь, — и наградой за все перенесенное, говорила она себе, стало убийство ее ребенка, а вскоре поплатится своей жизнью и она, как только и ее слабость поставит под угрозу свободу и жизнь негодяя.

Накануне ночью, когда разбойник спал, сильно уставший после длительных скитаний в поисках пищи, она, как обычно лежавшая на могиле своего ребенка, прошептала несколько слов, что было похоже на молитву, поцеловала землю, встала и, двигаясь точно привидение, приблизилась к разбойнику. Она наклонилась над ним, чтобы убедиться в том, что он действительно спал, и по ровному дыханию поняв, что сон глубокий, поднялась, взяла заряженный карабин, лежавший рядом, убедилась в том, что он заряжен, проверила, в порядке ли кремень, приложила дуло к уху разбойника и не колеблясь выстрелила.

Бизарро и крика не издал; только по телу прошла судорога, и он так и остался лежать лицом вниз.

Потом женщина взяла нож, отрезала у трупа голову, завернул? его в передник, на котором еще не высохла кровь ее младенца, схватила два пистолета разбойника, заткнула их себе за пояс и вышла из пещеры.

Не успела она сделать и сотни шагов, как собаки, которые разгуливали снаружи, подбежали к ней; шерсть на них ощетинилась, а глаза наполнились кровью. Они чувствовали, что с хозяином произошло несчастье и причиной несчастья была эта женщина.

Но двумя пистолетными выстрелами она уложила обеих собак.

— Потом я пришла сюда, ни разу не остановившись, чтобы поесть или утолить жажду.

CXIX

РУКА ГЕРЦОГИНИ

В тот же день под проливным дождем Рене и его стрелки покинули деревню.

Рене купил у хозяина постоялого двора мула, на спине которого Томео закрепил корзину, сплетенную из ивовых веток. В этой корзине находилась голова Бизарро, завернутая в тот же передник, заново — перевязанный с четырех сторон. Мул, которого вел Томео, зашагал впереди; в сотне шагов позади него двигался остальной отряд, словно сторонясь этой головы, причины стольких преступлений.

Рене попросил Томео двигаться к Реджо, полагая, что генерал Ренье его уже окружил. Может быть, он поспеет как раз вовремя, чтобы принять участие в освобождении города, слабый гарнизон которого банды бурбонистов, при поддержке англичан и воспользовавшись поражением у Майды, вырезали с криками «Да здравствует король Фердинанд»?

«Крайне необходимо, чтобы вы завладели Реджо и Сциллой. Постыдно наблюдать, как англичане ступили на континент, я не потерплю этого. Примите; же соответствующие меры», — писал император своему брату Жозефу. Ренье, стремясь оправдаться после недавнего поражения, теперь, видимо, должен был ускорить движение своих людей по тропе, разведанной Рене, и перевезти наконец осадные орудия на расстояние в четверть пушечного выстрела от города. Осада вот-вот должна была начаться.

Но когда он взобрался по выступам Аспромонте и перед ним открылся вид на Калабрию, Рене не заметил никаких перемещений войск, говорящих о близком сражении. И только над Реджо лениво поднимались к синему небу какие-то клубы дыма. Что же произошло, спрашивал себя Рене, пока спускался, и спуск этот показался ему таким же легким, как и при Аверни.

На его вопрос ответил часовой выдвинутого вперед поста:

— При первых же пушечных залпах все эти разбойники так называемой Святой Веры бросились врассыпную, как стайка воробьев. Они забрались на свои суда и отплыли на Сицилию!

— А англичане?

— Их никто не видел. Милорд Стюарт со своими кораблями исчез на горизонте.

Повсюду на улицах Реджо солдаты складывали свои ружья в козлы. Некоторые из них, устроившись в тени стенок или оград, доставали свои спартанские запасы продовольствия и принимались поглощать их мелкими порциями, пытаясь по возможности растянуть этот процесс; другие, расположившись у источников, снимали с себя обмундирование и, почти голые, приводили себя в порядок, плещась и играя, словно дети.

Пять или шесть домов, вспыхнувших во время бомбардировки, теперь догорали. Чтобы добраться до старого арагонского замка, где, как говорили, обосновался генерал Ренье, Рене и его стрелки прокладывали себе путь по дороге среди дымящихся развалин и обугленных трупов.

На площади Кастелло [149] на одном из деревьев гроздьями висели тела.

— Это разбойники, взявшиеся за оружие, — сказал им солдат, приставленный караулить этот мрачный виноградник, — на их счету столько жизней нашего брага солдата!

В самом замке офицеры заканчивали за столом трапезу, приготовленную для бывших хозяев города, которые в своем поспешном бегстве не притронулись к ней.

Когда Рене объявился, тотчас же к нему с распростертыми объятиями вышел генерал Ренье:

— Мой дорогой Рене, вы явились слитком поздно, — сказал он, обнимая Рене.

— Должен ли я повеситься подобно Крийону?

— О нет, ни в коем случае, я одержал верх без больших хлопот. Говоря по правде, даже отсутствуя, вы стали триумфатором Реджо; ведь это вы нашли путь для нашей осадной артиллерии.

— Оставьте победу себе, генерал, — смеясь, возразил Рене.

— Думаете, мне не надо было оправдаться после моего поражения?

— Я счастлив, если так и произошло.

— А вы, мой дорогой, как вы? Удалось ли ваше предприятие?

— Я добыл голову, даже не замарав своих рук кровью Бизарро.

— Расскажите мне про вашу охоту за разбойником, мой друг.

И Рене рассказал свои долгие похождения вплоть до того момента, когда к нему, уже отчаявшемуся, заявилась подружка разбойника с его головой в переднике.

— Я не сильно жалею о том, что увидел голову того, кто некоторое время был королем Пальми и держал в страхе всю Калабрию.

По знаку Рене Матео принес ивовую корзину, откуда достал зловещий сверток.

— Сколько оторванных голов за пятнадцать лет! — пробормотал Ренье, отвернувшись от искаженного гримасой лица Бизарро, которому никто и не думал закрыть глаза.

— Да. Боже мой! И головы, которые были так мне дороги, — ответил Рене глухим голосом. — В годы вынужденного одиночества я долго размышлял над смыслом этой человеческой бойни, которая поначалу повергала меня в ужас.

— К каким же выводам вы пришли?

— Что эшафот оказался одним из орудий той тайной силы, назовите ее Богом или Провидением — не важно, преодолевающей препятствия, которые люди встречают на своем пути к свободе…

— И, стало быть, доктор Гильотен не был лишь случайным недоразумением, а его труд — не такая же механическая случайность?

— Нет, он появился в нужное время, как и все решительное и неизбежное. Он создал для революции оружие. Пылающий меч, который он предложил революции, как и молния Юпитера, состоит из дюжины кривых лучей: три — это ненависть, три — месть, три — это слезы, еще три — это кровь. Так же, как сказал Сен-Жюст: «Тот, кто при революции не копает глубоко, копает могилу себе и свободе!» Мы живем, генерал, в беспокойные времена революций, в которых блуждаем подобно атомам.

— Забудем же, дорогой Рене, что этот разбойник был человеком, потому что по своим деяниям он заслуживает того, чтобы его поместили в один ряд с теми кровожадными хищниками, которых вы еще недавно убивали в Бирманском королевстве. Пока вы его преследовали, я сдержал слово, данное вам. Найдите Жана, — сказал генерал адъютанту, — пусть он явится и принесет сюда то, что он сделал.