Пояс Богородицы

Великая княгиня легко и певуче с искренним наслаждением заговорила по-итальянски, называя мастера его подлинным именем, а не привычным русским прозвищем Аристотель, присвоенным ему московитами в знак уважения к его многочисленным талантам:

— Мой дорогой Родольфо, я надеюсь, ты пришел сообщить мне, что выполнил мою волю и построил то, что обещал.

— Да, великая княгиня, — почтительно и низко склонился Фьорованти, по-европейски отставив назад ногу. — И смею вас заверить, что нигде в мире нет больше такого рода постройки. Ваши книги сохранятся навеки.

— Что ж, пойдем посмотрим.

Они уже направились к выходу, когда вдруг сзади раздался почти собачий визг и из будки вылез сонный Савва. Встряхнувшись и как бы неожиданно увидев людей, он шутовски поклонился и, звеня бубенцами, бросился к своей хозяйке.

— Нет, Савва! Оставайся здесь! — приказала она, указывая повелительным жестом на будку.

Савва заскулил, завилял привязанным сзади хвостом, подметая им пол, как веником, одним словом, проявил все свое искусство, но великая княгиня была неумолима. Более того, она не на шутку рассердилась и топнула ногой, указывая уже не на собачью будку, а на противоположную дверь. Это означало, что Савва должен был удалиться в свою каморку, где он жил, и не высовывать Оттуда носа, пока его не позовут…

Савва Горбун как в воду глядел. Разговор великой княгини с мастером Аристотелем представлял собой настолько великую тайну, что она так и осталась не раскрытой на многие столетия. Не раскрыта она и сейчас.

…Аристотель держал в руках маленькую странную лампадку из толстого стекла. Внутри мерцал слабый огонек.

— Через минуту он потухнет, потому что лампадка запаяна — там нет воздуха, — шепотом сказал Аристотель. — Мы должны пробыть здесь не больше минуты, чтобы не нарушить температуры — она подобрана так, чтобы все это сокровище хранилось не менее тысячи лет и чтобы время не повредило его.

Софья осматривала небольшое подземелье, стены которого были отлиты из толстого темного стекла, и не было в этих стенах ни одной щели.

Она попыталась быстро сосчитать ровные запаянные ковчежцы, но сбилась со счета, да и разве важно все это? В конце концов, книги, какой бы они ни были ценностью, — это всего лишь какие-то старинные знания. Если они даже будут потеряны навсегда, новые поколения восстановят их или приобретут другие, новые, совсем иные, более важные и глубокие знания, по сравнению с которыми эти уже не будут иметь никакого смысла…

И потому ее зрение обратилось к самому главному Ковчежцу, который единственный представлял здесь для нее ценность на вечные времена.

Он стоял посредине, окруженный, как свитой, другими, похожими на него, но в то же время его ни с чем нельзя было спутать — он как бы светился изнутри.

— Пора, — сказал Аристотель и нажал рычаг.

Площадка, на которой они стояли, медленно поднялась, и они очутились в тайном подземном кремлевском переходе, который как раз в этом месте разветвлялся.

— Вот и все, — сказал Аристотель и с поклоном вручил Софье маленький золотой ключик. — Никто, кроме обладателя этого ключа, никогда не найдет это хранилище.

— Кто знает о нем? — спросила Софья.

— Только вы, я и мой сын Андреа. Мы построили это с ним вдвоем, и никто не видел нас здесь за работой, но на нас вы можете положиться — мы скорее умрем, чем выдадим эту тайну.

— Я знаю, — сказала Софья. — Хорошо, что мы успели вовремя. Я очень боюсь летнего нашествия хана Ахмата. А что, если наши войска не устоят!

— Если даже хан Ахмат захватит Москву, поселится в Кремле и сто лет будет искать это хранилище — он его не найдет. Еще раз говорю — его найдет только тот, у кого будет ключик.

— Ну что ж, спасибо, Родольфо, я найду достойный способ отблагодарить тебя.

Аристотель Фьорованти низко поклонился и, вынув из стены факел, пошел вперед, освещая дорогу.

Они еще долго шли запутанными кремлевскими подземельями, и вдруг именно здесь великую княгиню Софью Фоминичну снова посетило чудесное озарение.

Она как будто заглянула в будущее и отчетливо увидела, что земная жизнь ее тут и закончится, — здесь, на этом месте, где она сейчас стоит, будут сложены когда-то ее косточки, но это случится еще не скоро, а лишь после того, как она выполнит самое главное свое дело — дело Великого Предначертания, постоянно ощущая невидимый мягкий свет, который исходит от древнейшей христианской святыни, надежно спрятанной в этой земле, на которой теперь уже непременно должен возникнуть с ее помощью — волей ее детей и внуков — тот прекрасный, могучий, непобедимый Третий Рим, о котором думал, Падая с коня в час своей смерти, последний византийский император Константин…

Глава третья

Лив Генрих Второй, или Третья свадьба на реке УГРЕ

Такого переполоха в Медведевке не было давно.

Все началось с того, что двадцатилетний Кузя Ефремов совершенно изнемог от жары под лучами палящего июльского солнца, от которого не спасала даже плетеная крыша наблюдательной вышки в центре Медведевки, где он нес дневное дежурство. Соленый пот струился по лицу, попадал в глаза, обжигал их и вызывал слезы, которые мешали смотреть. Кузя взял кувшин, чтобы ополоснуть лицо, и, увидев или скорее сразу ощутив по весу, что он уже пуст, перегнулся через плетеную ограду, оглядывая сверху дворы близлежащих домов.

Чуть поодаль в господском дворе под тенью березы у могилы покойного отца Настасья Федоровна качала две люльки со своими близнецами — как раз сегодня она с матерью и детьми приехала в гости к своей золовке и хозяйке имения — Анне Алексеевне. Слева и справа никого не было видно, но зато в ближайшем дворе дома бортника Кудрина сидела на скамеечке двенадцатилетняя Ксеня — сестра еще зимой уехавшего с Медведевым в Новгород Алеши и возилась со щенками. В Медведевке все знали, что Ксеня обладает даром понимать язык животных, они безукоризненно ее слушались и, казалось, понимали каждое ее слово, причем не только домашние, но и лесные, дикие. Совсем недавно по весне произошел случай, потрясший все поселение, которое с той минуты смотрело на Ксеню с восторгом, смешанным с некоторым страхом, который всегда испытывают люди, общаясь с человеком, обладающим нечеловеческими способностями. Проснувшись после зимней спячки и, должно быть, еще не совсем придя в себя, в Медведевку забрел из лесу огромный старый медведь. Его тотчас окружили собаки, поднялся страшный визг и лай, жители повыскакивали из своих домов и бросились обратно за оружием. Клим Неверов, разбуженный после ночного дежурства, схватив свое копье, в одном исподнем уже бежал к медведю, лениво отмахивающемуся лапами от наседавших со всех сторон собак. Анница, выглянув в окно и увидев происходящее, схватила лук и, распахнув створки, хотела стрелять прямо оттуда, но медведь, теснимый собаками, переместился и стал невиден. Анница выскочила на крыльцо и уже натянула тетиву, прицеливаясь, как вдруг раздался звонкий девичий голосок: