Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2

Тот, кто не видел положения, в котором пребывал экипаж Сюркуфа, лишился самого оригинального и забавного спектакля, который только можно представить.

Едва матросы получили аванс, женщины и кредиторы напали на них, чтобы изъять все, что только могли. Надо сказать, женщины в этот драматический момент показали себя хуже кредиторов: крики, слезы, жалобные стоны «жен на час» заглушали угрозы ростовщиков. Поэтому женщины неизменно добивались денег первыми. У этих несчастных гарпий, выставляющих себя напоказ перед всем миром, даже перед ростовщиками, всегда были самые веские причины. Их, рвущих на себе волосы, оставляли почти каждый день, и как бы они ни сопротивлялись, а недолгие «семьи» все же распадались.

Но едва заплатили последней женщине, стервятники напали на жертв с новой яростью. И если одни матросы платили заявленную сумму, не пересчитывая, и переплачивали в результате вдвойне, другие, то ругаясь, тс умоляя, боролись за каждую монету. Но бывало, что кредиторы забывали благоразумие, не удовлетворялись частью предъявленной суммы, частью долга, составлявшей для них неплохой барыш, а должники подсчитывали подлинную сумму и приходили в ярость. Тогда требовалось вооруженное вмешательство, ибо разъяренный матрос и непреклонный ростовщик вступали друг с другом в спор, достойный баталий богов Гомера.

И как раз в такой момент, посреди подлинного содома, появился Рене. Матросы поняли, что пришла подмога, и принялись горланить: «Секретарь капитана!» Появление молодого человека потонуло в громовом «браво!». Кошель, который Рене держал в руках, должно быть, полный золота, был принят другой стороной за желание заплатить. Юноша взобрался на стол и сделал знак, что хочет говорить.

В тот же миг воцарилась тишина. Да какая! Можно было услышать, как двигаются атомы Декарта.

— Друзья! — начал Рене. — Капитан не хочет, чтобы в первый раз, когда он снаряжает корабль в родном городе, возникли перебранки между командой и согражданами из-за нескольких неоплаченных долгов.

Заметив среди физиономий, обращенных к нему, Сен-Жана, того самого матроса, который, будучи приглашенным на ужин, дал о Сюркуфе все необходимые сведения, Рене позвал его:

— Иди сюда, Сен-Жан! — и затем обратился к матросам и кредиторам: — Знаете ли вы Сен-Жана?

— Да, мы его знаем! — отвечали они хором.

— Честнейший человек, не правда ли?

— Да! — взревели матросы в один голос. — Да! Да! Да!

— Да, — ответили ростовщики тише и с меньшим энтузиазмом.

— Именно ему я доверяю уладить ваши счета. Он заплатит кредиторам пять из каждых ста франков займового интереса, на какой бы срок ни одалживали деньги, так что кредиторы, которые дали заем на месяц, две недели и неделю, получат такую прибыль, будто ссудили на год.

Ростовщики зашептались.

— Э, нет. Предложение либо принимается, как есть, либо оставим это, — сказал Рене. — Вот деньги, — он поднял над головой кошель, — вот мой карман: вернувшись в него, кошель уж не покажется обратно, и вам не видать содержимого. Раз, два, три…

— Да, мы согласны! — закричали кредиторы.

— Сен-Жан, считай, и поспешим, капитан торопится.

Сен-Жан оказался искусным, проворным и ответственным счетчиком. И через четверть часа все было кончено: сумма, которую изначально запросили кредиторы, составлявшая пятьдесят две тысячи франков, оказалась урезана до двадцати. Ростовщики, улыбаясь в неухоженные усы и неопрятные бороды, признавали, что они и не мечтали о большем.

Рене выдал Сен-Жану золото, и тот отсчитал двадцать тысяч франков кредиторам, объявив, что всем должникам возвращена свобода. Двери открыли, барьеры подняли, и сияющие матросы, стремительные, как смерчи, бросились к порту Динан. Погрузку назначили на полдень, и в запасе оставалась еще четверть часа. Лицо Сюркуфа прояснялось по мере того, как он наблюдал массовое прибытие экипажа.

— Скажите, — спросил он у Рене, — я знаю, вы могли бы меряться силой с Геркулесом, стреляться из пистолетов с Жюно, фехтовать с Сен-Жоржем, пить с генералом Виссоном [17], но я не знал, что вы владеете еще и дипломатией, достойной Талейрана. Какого дьявола вы там предприняли?

— Всего лишь заплатил, — ответил Рене.

— Заплатили?

— Да.

— Сколько же?

— Двадцать тысяч золотом — они просили пятьдесят.

— Двадцать тысяч франков! — повторил ошеломленный Сюркуф.

— Но ведь это традиция, — улыбнулся Рене, — новичок платит отступные?

«Предположим, — сказал Сюркуф про себя, — что это внук царя Петра, который, как и дед, решил научиться ремеслу матроса».

И громко обратился к экипажу:

— Эй! Прогоревшие собаки! Может быть, вы думаете, что я пришел с открытым карманом к вашим кредиторам — так вы ошибаетесь! Аванс уплачен — и я не имею привычки платить сверху ни су, не дождетесь! Это ваш новый товарищ Рене уплатил отступные. Слегка дороговато — двадцать тысяч франков, но что вы хотите, такая прихоть. Я надеюсь, что вы все его запомните, и если он окажется в опасности, сделаете все, чтобы его вытащить. А сейчас — на погрузку!

И под окнами капитанского дома началась погрузка. Часть пристани спускалась до уровня отлива, но, так как прилив уже начался, волны покрыли первые ступени.

Под барабан, звавший с корабля, моряки спускались шестерками и переправлялись на «Призрак» на шлюпках, которые за каждый рейс отвозили по дюжине матросов. К часу сто сорок человек были переправлены, и Рене, который оказался среди первых, принял благодарности от товарищей. Затем доставили офицеров, о которых возвестили флейта с барабаном.

Наконец все очутились на местах: капитан на капитанском мостике, марсовые на мачтах, офицер связи перед ларем с сигналами. Отплытие началось. Экипаж насчитывал сто сорок пять человек, в то время как в полную команду корабля должны были войти сто восемьдесят. Разницу Сюркуф собирался добрать в первом же порту, где бросит якорь.

Один только Бра-д'Асьер не явился. Он заявил Сюркуфу, что с того момента, как Рене на борту, они больше не нуждаются в мастере по оружию.

Барки вновь натянули буксирный конец, выстрел из пушки и трехцветный флаг, поднятый на гафель грота, дали сигнал к отплытию.

Бриг не мог взять ветер там, где находился, и матросы продолжили грести, в то время как Сюркуф, превосходно знающий фарватер, указывал путь рулевому. А гребцы снова затянули песню.

Выйдя вровень с утесом Англичан, корабль встал, и раздался голос Сюркуфа, который командовал экипажу с таким расчетом, чтобы слышали и пришедшие проститься зрители на берегу:

— Отличная погода, прекрасное море, добрый ветер! Берите шире, чтоб живее выйти в море! Распустить и поднять марсели и брамсели на фалах, поднять фок! В добрый путь!

Паруса подняли, они грациозно округлились, наполняясь ветром, и корабль углубился в пролив Птит-Конше. Два часа спустя «Призрак» превратился в крохотную белую точку, которая все уменьшалась, пока не исчезла без следа.

LV

ТЕНЕРИФ

В нескольких милях от берегов Марокко, напротив Атласских гор, между островами Зеленого Мыса, распростерлась королева Канарских островов, пик которой теряется на высоте семи тысяч ста метров среди облаков, почти никогда не покидавших его вершины.

Воздух здесь настолько прозрачен, что вершину узнают с расстояния в тридцать лье, а с холмов острова можно увидеть корабль за двенадцать лье, хотя в других местах его видно всего лишь за семь.

Именно отсюда, со склонов гигантского вулкана, из сердца островов, которые древние называли островами Удачи, открывается взгляд на Гибралтарский пролив, на дорогу из Испании в обе Америки, из Индии в Европу и из Европы в Индию. Именно здесь бросил якорь Сюркуф, чтобы пополнить запасы продовольствия и воды, а также запастись сотней бутылок замечательного мадерского вина, что еще встречалось в то время. Сегодня же возлюбленное дитя солнца сгинуло без следа, уступив место пойлу, которое называют вином Марсалы.