Бледная графиня

— Мое имя ровно ничего не значит для господина Арно. Он со мной еще не знаком, — ответил Гаген. — Скажите ему только, что я приехал по важному делу.

Лакей ушел и, скоро возвратившись, ввел Гагена в гостиную.

Едва доктор успел войти, как отворилась другая дверь и в ней показался изящно одетый господин, который при виде Гагена невольно отступил назад, а его смуглое лицо тотчас омрачилось… И было отчего — Гаген не умер, Гаген явился к нему собственной персоной. Неожиданной встречей был в высшей степени удивлен и Гаген. Он холодно засмеялся:

— А, так это вы, господин Митнахт. Я слышал, что вы отправились в Нью-Йорк, но никак не думал, что взяли другое имя. Теперь мне совершенно понятно, откуда Нейман получил такие сведения о молочной сестре графини.

— Я не понимаю, что вы от меня хотите, — мрачно сказал Митнахт.

— Сейчас поймете, господин Митнахт. Вы спрашиваете, что мне от вас нужно? Задать вам всего один вопрос: где молочная сестра графини?

— Спрашивайте, кого хотите, но мне-то что за дело до всего этого? Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое! — гневно заявил Митнахт. — Кто вам позволил преследовать меня нежданными визитами? Я хочу, чтобы здесь у меня была незапятнанная репутация. Поэтому ни слова более. Нам не о чем говорить.

Не попрощавшись, Митнахт поспешно вышел.

Но Гагена такой оборот не обескуражил. Он знал теперь достаточно. Одно удивляло: почему Нейман не узнал бывшего управляющего замка Варбург? Гаген сошел вниз, сел в экипаж и скоро возвратился в гостиницу.

XIX. СМЕРТЬ ЛЕСНИЧЕГО МИЛОША

После долгих дождей в феврале, снова наступили светлые, ясные, хотя и холодные еще дни. Туман висел над водой, голубое небо раскинулось над полями Варбурга, и на море появились большие суда.

По дороге из лесу ехала к деревне графская карета. На козлах рядом с кучером сидел камердинер Макс.

Макс соскочил с козел и открыл дверцу кареты, из которой вышла графиня, а за нею капеллан в полном облачении, и оба направились по дороге, ведущей в деревню.

Графиня остановилась на мгновение, любуюсь видом моря, освещенного яркими лучами солнца. Затем оба продолжили свой путь и начали спускаться вниз, к деревне.

— Я забыла предупредить, Филибер, — сказала графиня, когда они с капелланом остались одни, — что никто не должен знать имени Леона Брассара, пусть он останется по-прежнему Гедеоном Самсоном.

— Я и сам так думал, — с готовностью откликнулся капеллан. — Никто не должен знать, что Леон Брассар живет в замке, а в особенности — его светлость…

— Говорите — доктор Гаген, а не «его светлость».

— А то доктор Гаген, услышав его имя, сразу узнает, что тот, кого он ищет, у вас.

— Поэтому-то я и хочу, чтобы Леона знали только под именем Гедеона Самсона. И скажите ему самому об этом.

— Я думаю, он не будет против. Я заметил, что у него есть какая-то причина скрывать свое настоящее имя.

— Хорошо, что этот Милош, к которому мы отправляемся, долго не протянет, — сказала графиня. — Он был слугой Гагена, шпионом, и мог узнать, что Леон Брассар в замке.

— В самом ли деле он вот-вот умрет — этого посланный ко мне рыбак сказать не мог, только передал желание умирающего принять причастие, и долг зовет меня к его постели. Очень может быть, что укрепляющие кушанья и напитки, которые вы ему послали, сделают чудо и больной поправится.

— Я бы этого, напротив, не очень желала, — тихо сказала графиня. — Мне не хочется иметь у себя под боком шпиона.

— Предоставим Богу решать судьбу этого человека.

Они подошли к первым домам деревни.

— Вы знаете, где живет Милош? — спросила графиня.

— В доме того рыбака, который приходил ко мне, — ответил Филибер и попросил шедшую мимо маленькую девочку проводить их к нему.

У окон и полуоткрытых дверей других домов возникали любопытные лица. Но, странная вещь, при виде графини они сразу исчезали, и из глубины хижин, откуда их не было видно, многочисленные взгляды настороженно провожали проходившую мимо владелицу Варбурга.

Графиня давно не была в деревне — с того самого времени, когда точно так же ходила посещать больного старика Вита.

Проходя по середине деревенской улицы, она вдруг увидела молодую липу, огороженную решеткой.

— Что это значит? — спросила она Филибера, показывая на дерево, которому могло быть лет семнадцать. — Тут есть какая-то надпись, прочитайте.

— «Эту липу посадила покойная графиня Анна после рождения дочери. Благодарные деревенские жители ухаживают за деревом их благодетельницы ради вечной памяти о ней. Пусть оно зеленеет и цветет», — прочитал Филибер.

Графиня побледнела. В глазах ее сверкнул гнев.

— Какая глупость! — сказала она. — Это дерево только мешает тут, посреди дороги. Его надо срубить.

Они с капелланом добрались наконец до нужного им дома и вошли во двор, где никого не было.

— Вот здесь живет больной, — сказала провожавшая их девочка, указывая на дверь налево.

Капеллан подошел к двери, открыл ее и пропустил графиню вперед, в узкую, тесную комнатку, где стояли только кровать, стол и стул.

На постели лежал больной Милош. На столе стояли кушанья и напитки, присланные ему из замка. Он страшно изменился и, очевидно, умирал от чахотки. Еще недавно свежий и здоровый юноша, после ночей, проведенных в склепе, он превратился в умирающего, которого уже нельзя было спасти. Поначалу он было поправился, но то было лишь временное облегчение, и скоро он снова слег в постель.

Графиня подошла к столу и посмотрела, что было съедено и выпито из присланного ею.

Милош был неспокоен, его грудь быстро поднималась и опускалась, а черные глаза устремились сначала на графиню, потом на капеллана. Он хотел приподняться, но от волнения сильно закашлялся. Он попытался поблагодарить за присланные кушанья, но язык не слушался его. Красота графини снова поразила его. Он хотел говорить, но слова замирали у него на губах. Он только мог протянуть к ней свои исхудавшие руки.

— Мне передали, что вы больны, — сказала графиня, — и призывали капеллана замка, чтобы исповедаться…

Милош не слушал слов, он наслаждался видом бледной графини. Казалось ему, что мечта его исполнилась, и щеки его снова порозовели, а глаза посветлели.

Графиня отступила назад, а Филибер приблизился к больному.

Исповедь Милоша была коротка, так как ему трудно было говорить.

— Я любил, безумно любил ее, — говорил Милош, указывая на графиню, — и это была моя смерть, я чувствую это…