Странствия хирурга: Миссия пилигрима

— Я это прекрасно понимаю, святой отец. За прошедшие годы я тоже потерял нескольких пациентов. Каждый раз это было ужасное ощущение.

— Ничего не может быть хуже для врача, чем быть не в состоянии помочь больному. Если бы не Нина, я бы чувствовал себя еще более мерзко. Она настояла на том, чтобы взять на себя уход за Тонией. Сказала, что это важнее, чем та работа, которую она должна выполнять на отцовском подворье. И важнее, чем школа.

— Важнее, чем школа? — Витус остановился. Он представлял себе Нину такой, какой знал ее раньше. Нежное лицо Мадонны с огромными глазами не слишком сочеталось со столь решительным поведением, о котором рассказывал отец Томас. Антонио и Лупо, правда, рассказывали, что их сестренка посещает школу в Камподиосе. — То есть она приходит в монастырь и принимает участие в ваших занятиях, святой отец? — уточнил он.

— Да, приходит. Трижды в неделю. Очень способная ученица, причем в каждом предмете. К тому же очень прилежная.

Можешь сам убедиться. Завтра вторник, она как раз придет. Думаю, Нина будет рада увидеть тебя.

— Не знаю даже… Если я буду сидеть на уроке, она наверняка смутится, да и другие ученики тоже.

Отец Томас не сдавался:

— Послушай, Витус, в конце концов, ты именно Нине обязан тем, что ты здесь. Она была первой, кому Тония доверила свою тайну, после чего она тут же примчалась ко мне и все пересказала.

— Так это была Нина?

— Да, Нина. Я ей тогда сказал, что признание ткачихи имеет для тебя огромное значение, а она мне в ответ, мол, знаю, ведь я с ним хорошо знакома.

— Да, верно. Ну, хорошо, я как-нибудь зайду на занятие.

ШКОЛЬНИЦА НИНА

Ранним утром, еще до рассвета, в доме крестьянина Карлоса Орантеса начиналась суматоха, которую не в последнюю очередь создавали его многочисленные дети. Быстренько подкрепившись, хозяин семейства обычно уходил со двора и в сопровождении двух младших сыновей Гаго и Педро отправлялся в поле. Весной каждая пара рук была на счету: землю надо было очистить от камней и сорняков и подготовить к пахоте.

В это время Ана, его жена, справляла домашнюю работу. Перво-наперво готовила еду, которую надо было в обед отнести в поле, после чего занималась ужином. Вот и сегодня она стояла у очага, мешала густой суп из бобов и наблюдала за старшей дочерью, беспокойно метавшейся из угла в угол.

— Ну какое же мне платье надеть, ума не приложу, — ныла Нина. — Синее слишком короткое, а на зеленом две большие заплаты.

— Но, девочка моя, заплаты там сидят уже целую вечность, и раньше они тебе не мешали.

— Они даже не зеленые, как само платье, а коричневые.

— Знаю, знаю. Сама же их и пришивала. Не придумывай, Нина, надевай. В конце концов, ты всего лишь идешь на урок в монастырь.

— А может, все-таки надеть розовое, там на воротнике такие симпатичные кружева. Правда, их нужно заново отбелить и подкрахмалить.

— Что? Воскресное платье? В четверг? — Ана перестала мешать суп и отдала тяжелую поварешку Кончите и Бланке. Подойдя к старшей дочке, она положила руку ей на плечо.

— Никто не знает тебя лучше, чем я, — спокойно произнесла мать. — Что с тобой происходит, девочка?

Нина отвернулась, пренебрежительно махнув рукой:

— Ничего не происходит. Просто нынче утром я впервые поняла, что у меня нет ни одного приличного платья. Ни одного с приспущенным корсажем, как сейчас модно, даже кринолина нет.

— Что это тебе вдруг в голову пришло? Ни у кого в нашей семье нет такой дорогой одежды, и у соседей тоже нет.

Нина горестно вздохнула:

— Хорошо, хорошо, я знаю. Ладно, мама, просто иногда так хочется выглядеть красиво, неужели ты не понимаешь?

— Напротив, очень даже понимаю, — улыбнулась Ана, подумав: «Ты и так выглядишь красиво. Так красиво, что отец уже волнуется. Ведь все парни в деревне свистят тебе вслед». Вслух она произнесла: — Тогда надень синее платье. Оно хотя немного и выцвело, но сидит на тебе хорошо. А что коротковато, тут уж ничего не поделаешь. Я уже всю подкладку выпустила.

— Конечно, мама, ты права.

Вид у Нины был довольно несчастный.

— Итак, — отец Томас строго, но благожелательно взглянул на своих учеников, — у нас сегодня гость, который сам когда-то сидел здесь на школьной скамье. Это кирургик, который много поездил по свету, ныне живет в замке на Британском острове, но, памятуя о своем детстве, по-прежнему называет себя Витусом из Камподиоса.

Все школьники с любопытством уставились на Витуса. Стараясь не привлекать к себе внимания, он пристроился в последнем ряду и теперь смущенно улыбался.

— Не отвлекайтесь на меня, — произнес он, прекрасно понимая, что его слова для них пустой звук. Он был для них чужаком и неизбежно попадал в центр внимания. Нина, единственная, кто знал его раньше, тоже рассматривала его с нескрываемым интересом. У нее были темные, почти черные глаза, обрамленные длинными шелковистыми ресницами.

Отец Томас продолжил:

— Сегодня я дам вам урок латыни, и, как в прошлый раз, мы поговорим о склонениях существительных.

По рядам пронесся тихий стон, но Томас не обратил на него ни малейшего внимания и приступил к занятию:

— Возьмем для начала слово schola, поскольку оно нам близко. Означает, как вам известно, «школа». Я хотел бы знать, как оно склоняется. Итак, назовите формы именительного, родительного, дательного и винительного падежей. Лонсо, пожалуйста.

Лонсо, бледный мальчик девяти лет, вскочил и затараторил:

— Schola, scholae, scholae, scholam.

— Верно. А творительный?

— Schola.

— А как обстоят дела с множественным числом?

— Scholae, scholarum, scholis, scholas, scholis.

— Хорошо. — Худощавый монах окинул взглядом ряды. — А теперь вспомним второе склонение на примере слова domus, то есть «дом».

С шумом вскочил другой ученик и отбарабанил:

— Domus, domi, domo, domum, domo.

— Правильно. А дальше?

— Domi, domorum, domis, domos, domis.

Томас выглядел довольным, хотя успехи школьников были не Бог весть как велики, ведь они бились над склонениями уже не одну неделю.

Он перешел к существительным среднего рода и также заставил просклонять несколько слов, затем, наконец, взялся за третье склонение, объяснив, что оно подразделяется на согласный, гласный и смешанный типы.

— Furor, agger, frater, — объяснял он, — оканчиваются в родительном падеже на is, то есть: furoris, aggeris, fratris и так далее. В дательном… Во множественном числе… Перейдем к смешанному типу…

Теперь даже самые прилежные заскучали и с нетерпением ждали конца урока.

Витус чувствовал себя не намного лучше. Неужели и ему в детстве была мучительна латынь? Он не мог припомнить, как не мог отвести взгляда от Нины. Конечно, она была еще почти ребенком, но выглядела в своем простом синем платье очень привлекательно, в этом он должен был себе признаться. Даже чрезвычайно привлекательно. Ее оливковая кожа и гладко зачесанные назад черные волосы прелестно контрастировали друг с другом. Волосы блестели, словно… он не сразу подыскал сравнение… да, словно покрытые лаком, а губы были сочного, ярко-красного цвета. Может, она их чем-то подкрасила? Нет, вряд ли. Орантес бы этого точно не позволил. Платье было не небесно-синего, как это водится в деревнях, а скорее цвета индиго, который чередовался с более светлыми оттенками.

Неожиданно издалека до него донесся голос отца Томаса:

— …нам наверняка сможет сказать кирургик.

— Что? Что, простите?

Томас с улыбкой пояснил:

— Речь шла о родительном падеже слова carmen. Никто его, похоже, не знает. Вот я и спросил тебя как своего бывшего ученика.

— Э-э… да, конечно. — Витус лихорадочно соображал. Carmen по латыни значит «песня», «стихотворение» или еще «стихотворная формула», только что толку от перевода! Как там, carminum или carminorum? — Ну, по-моему…