Могила галеонов

— Все очень просто. Сэру Фрэнсису нужны от вас сведения не только о знаменитых кораблях, которые собирает король Филипп, но и как можно больше о вовсе не славных судах, возящих припасы, поскольку от этого зависит боеспособность испанского флота.

«Вовсе не славная миссия», — подумал Грэшем.

— Верно ли, что ваш отец и Уолсингем враждуют между собой? — спросил он неожиданно. Ему отчего-то хотелось задеть Сесила. Он сам не мог понять, за что его так не любил.

— Да нет, — ответил Сесил. Либо Грэшем неправильно поставил вопрос либо Сесила было не так легко задеть. — Будь так, разве я стал бы выполнять поручения сэра Фрэнсиса?

«Действительно, зачем бы тебе их выполнять?» — подумал Грэшем. Эта неясность беспокоила его. Он вообще терпеть не мог придворные интриги. И все же до сих пор Сесил, кажется, говорил правду (конечно, насколько Грэшем мог судить об этом).

— Как я понимаю, вам будет дано формальное разрешение, — продолжал собеседник.

«Формальными разрешениями» назывались письма из Тайного совета с требованием «не чинить препятствий» Генри Грэшему, которому необходимо временно отсутствовать в колледже «в интересах службы Ее Величеству». В колледже это, конечно, вызовет неприязненную реакцию, как будто Грэшему и без того недостаточно проблем. И еще надо будет заплатить кому-то, кто прочтет вместо него лекции.

Тут, словно заподозрив что-то неладное, вернулся Манион. Сесил сразу же выскользнул из комнаты. Разговор временно пришлось отложить.

— Вот кого не люблю, так этого малого, — заметил слуга. — Ваш Сесил лезет вверх, и ему все одно — что лезть по ступенькам, что по чужим головам. Знаю я этих сукиных детей — придворных. Ручаюсь, он вам не рассказал и половины правды.

— Ясно одно: будут морские сражения, и они-то решат судьбы Англии, а то и всей Европы. И мне предлагается во всем этом одна из первых ролей. Какой же мужчина откажется?!

— Тот, у кого побольше здравого смысла, чем у вас, — ответил Манион. — Ну, хорошо хоть, я научил вас плавать.

Это было правдой. Грэшем не терпел море, но любил чистые, холодные речки и озеро в отцовском имении. Манион действительно учил его плавать несколько лет назад.

— Надеюсь, мне все же не придется применить свое умение, — с чувством сказал Грэшем.

Глава 3

Апрель 1587 года

Гоа, Плимут, нападение на Кадис

Ее детство в Испании было идиллическим, а ее юность мешала ей замечать нарастающие признаки их разорения. Первый удар постиг их, когда ее беспомощному отцу пришлось отправиться на службу за тридевять земель в Гоа, взяв с собой в ссылку жену и дочь, в край страшной жары, населенный чужим и странным народом, жившим в крайней бедности. В Гоа делали состояния, но ее отец не был на это способен. Для нее же явился испытанием дальний переезд. Затем семья пережила поистине страшный удар — кончину ее отца от какой-то неведомой смертоносной лихорадки, причем большую часть их драгоценных средств перед этим они зря потратили на услуги врачей. Она и сама не понимала, как любила неудачника-отца, пока не потеряла его. Она знала о тяжелом положении своей обожаемой матери, и она решила спасать семью от нищеты, согласившись выйти замуж за французского купца Жака Анри, мрачного толстяка, с которым перед тем виделась всего лишь раз.

Сейчас им с матерью предстояло сесть на огромный корабль «Сан-Фелипе», перегруженный товарами из обеих Индий. В другое время такое длительное и опасное путешествие по морю волновало бы ее, но сейчас другие заботы ее тревожили. Кажется, если бы судно пошло ко дну, она бы это едва заметила. Даже кораблекрушение казалось ей приятнее брака с тучным стариком. Нянька некогда рассказывала ей, что мужчины делают с женщинами, и сейчас ее тошнило при одной мысли об этом. Она никогда не знала близости с мужчиной, и ее пугала перспектива такой близости даже с молодым красавцем. Но с таким человеком, как ее муж… это было бы просто отвратительно!

Анна Мария Люсиль Риа де Сантана ожидала поднятия на борт корабля с непроницаемым видом. Она приняла решение, а проявление эмоций означало слабость, разрушительную для брони, защищавшей ее душу. Пусть жирный купец разделит с ней ложе. Она будет недвижной и холодной, как статуя. А ее ненависть к мужу будет подпитывать ее ненависть к Испании, где и произошло, по ее мнению, настоящее предательство. Несколько поколений ее предков жили здесь и принадлежали к правящему классу, и вот теперь эта страна не колеблясь вышвырнула их, наказав испанца-отца за его женитьбу на англичанке.

Когда они начали подниматься по высокому трапу, мать Анны споткнулась и упала ей на руки. Обе женщины чуть не свалились.

Анна взглянула на мать. Ее она в последние недели тоже пыталась ненавидеть. Анна отметила про себя: на лице матери появились новые морщины, оно стало более бледным, приобретя какой-то нездоровый оттенок.

— Хорошо ли тебе? — спросила она просто из чувства долга. — Не дать ли тебе напоиться?

Английский был для Анны вторым языком, и иногда она говорила с ошибками.

Мать, ничего не ответив, просто кивнула. Ей было не до оговорок дочери.

Настроение у Анны еще ухудшилось, когда они поднялись на борт корабля, призванного стать их домом на несколько недель. Она почувствовала странный смешанный запах дерева, смолы, пота, к которому добавлялся не гармонировавший со всем этим аромат пряностей. Расставание с землей казалось Анне символичным. Кончатся ли когда-нибудь их скитания? Ответа она не знала.

— Чувствуешь ли ты себя достаточно сильной, чтобы меня поддерживать? — спросила мать.

— Я? Еще бы! У меня миллион энергии.

Неловкое выражение дочери заставило мать невольно улыбнуться. Анна покраснела. Она не хотела показывать свою слабость никому, даже родной матери. «Тебе очень скоро потребуется твой „миллион энергии“, моя дорогая девочка, — подумала та. — И хотела бы я, чтобы ты могла поделиться ею со мной, чтобы вести бой, который я проигрываю».

Прежде всего его поразили мачты, упиравшиеся в небеса, словно гигантские причудливые деревья. В плимутском порту парил хаос, чьим центром стало судно «Елизавета Бонавентура». Сотни грузчиков наваливали как попало на тележки бочки с сухарями, пивом и порохом, а затем вкатывали их на корабль и так же, как придется, сваливали на палубе. Бочки катались по палубе, распугивая людей и налетая на мачты. В результате общего беспорядка поддон с уложенными на нем пушечными ядрами, упакованный в большую сетку, скользя по палубе, запутался в толстых канатах, создав угрозу для главной мачты. Множество суденышек, подобно жучкам, скользили по волнам, доставляя грузы на другие большие корабли, стоявшие на рейде. Как и во всех больших портах, здесь воняло гнилой рыбой, солью, водорослями, канатами, смолой и парусиной.

— Проклятые трусливые ублюдки! — прорычал сэр Фрэнсис Дрейк. Его сильный голос, казалось, с легкостью перекрывал портовый шум.

— О чем думают эти подонки, дезертируя из своей страны в час испытаний? Испанские холуи!

Дрейк, невысокий, коренастый, рыжебородый, краснощекий, одевался как аристократ. Роскошные кружева украшали его костюм из лучшего темно-зеленого шелка, а на башмаках красовались значительных размеров золотые пряжки. И напротив, плащ секретаря Дрейка, худого, невзрачного, бледного и изможденного человека, выглядел так, будто его сшили из старого, давно отслужившего свой век черного паруса. При всем том секретарь старался вести себя с достоинством, держал в руке грифельную доску и кусок мела, словно старый учитель.

— Моряки бегут, — заговорил секретарь тоном сельского проповедника, что было несколько неожиданно в данной ситуации, — так как они полагали, будто их пошлют грабить испанские корабли, полные сокровищ. А теперь до них дошло — их посылают напасть на порты в самой Испании. А это гораздо более опасно и менее выгодно. Это…

— В задницу и их, и их резоны, и вас заодно! — заорал Дрейк. Теперь его красное лицо стало багровым. Казалось, он вот-вот взорвется. — В задницу всех трусов!