Персиянка

– А‑а! Дели поровну и открывай. Водка, тминная? Носом чую, она, дорогая. – Он первым сделал глоток и крякнул от удовольствия. – Чтоб кузнецу успешно добраться домой и не получить жёнину взбучку! – провозгласил он, возвращая бутыль товарищу. – А и то, сказать. Попались бы с деньгами и водкой к лихим ночным людям, ещё б их и прибили.

5. Снаружи крепости

Серебряная монета заставила десятника поста ночного дозора у крепостных ворот распорядиться приоткрыть тяжёлую створку, без лишних расспросов выпустить за неё запоздалых гуляк. Антон за воротами крепости облегчённо вздохнул и оживился с тем большим удовлетворением от успеха побега, что новый товарищ не собирался отбирать у него сумку с деньгами.

– Ну, ты даёшь! – восхищённо проговорил он, когда Удача преобразился и в его облике не осталось и намёка на поведение горького пьяницы. – Ловко у тебя получается.

Оставив слова парня без ответа, Удача на ходу снял пропитанный запахами кузницы передник, отбросил его под старое дерево. Антон тут же избавил сумку от молотка и щипцов. Они без договорённостей признали, что обоих связывает общее желание покинуть город, и парень ни о чём не расспрашивал, доверился старшему товарищу. Скорыми шагами они удалились от ворот крепости к ночному посаду, уже безлюдному и без единого огонька в притихших домах, как будто недовольных, что жизнь внутри некоторых из них всё же выдавала себя дымком из печных труб. Свернули на короткую для Нижнего Новгорода купеческую улицу и вскоре вышли к площади, пересекли её напрямую к постоялому двору. Нигде не было ни души, и, чудилось, настойчиво стучать в крепко сбитую калитку постоялой гостиницы всё равно, что пытаться разбудить мертвецов. Наконец в ней со скрипом приоткрылось смотровое отверстие. Пожилой сторож с повадками отставного вояки намеренно показал сначала шестигранный ствол ружья, а потом стал выспрашивать, кто они такие, и пристально высматривать их овалы лиц. Удачу он вспомнил, принюхался к парам водки, которые ещё не выветрились из его одежды, и неохотно впустил в подворье.

– А этого я не знаю, – с недоверчивой подозрительностью заявил он насчёт его спутника, босого, с синяками похожего на жулика.

– Он со мной. – Удача холодно оттеснил прихрамывающего сторожа от входа, сразу давая понять, что денег не даст и вступать в подробные объяснения не будет.

Ставни на окнах двухъярусного строения были закрыты, и странным казалось, войдя в большую переднюю, которая одновременно была и столовой, увидеть затянувшийся неторопливый ужин постояльцев, будто стать невольным свидетелем тайной вечерни. В закопчённых медных и оловянных подсвечниках горели оплавленные свечи, а за столами на лавках удобно расположились в основном приезжие купцы и приказчики. Вечеряли они дружно и дружно примолкли с появлением вошедших приятелей. Внешность парня сразу вызвала к нему общее неприязненное внимание. Однако решительный настрой Удачи, который вёл себя таким же, как и они, постояльцем и первым делом заплатил хозяину за двойной ужин, удержал их от возражений и иных проявлений недовольства, и они предпочли не замечать, что парень опустился на край лавки в ожидании исполнения заказа.

Хозяин принёс то же, что ели остальные, – большой кусок холодной осетрины на блюде с грибной приправой и две кружки пива. Антон с жадностью голодного волчонка набросился на еду. Прижимая тяжёлую сумку и часто глотая, он исподлобья пронаблюдал, как новый товарищ, который не сел есть вместе с ним, поднялся скрипучей лестницей к спальным комнаткам, а там, в полумраке вдруг стал похожим на осторожно ступающую кошку.

Удача приостановился, на мгновение обратился в слух возле крайней, низкой дверцы близ ската крыши. Слабый шорох за нею перемещался, как будто в его спальне хозяйничали крысы. Мягким рывком толкнув дверную ручку, он змеёй проскользнул внутрь и тут же прикрыл дверцу. Спальня была вытянутой, шириной всего шага три, а в четырёх шагах от порога, возле узкого и распахнутого настежь окна в отсветах наружного лунного сияния растерянно застыл тот самый гонец, которого он утром спас от грабителей. Казалось, со времени их случайного знакомства на лесной дороге пролетела вечность. Гонец отбросил распоротую подушку на постель, которая была перерыта и свисала с узкой деревянной кровати, схватился за рукоять сабли у пояса и, как загнанный в ловушку и показывающий клыки волк, частично обнажил сталь клинка.

– Пришёл вернуть мне долг? – с откровенной насмешкой произнёс Удача. – Помнится, утром ты посчитал себя моим должником.

Гонец не нашёлся, что ответить.

– Да, – он непроизвольно сглотнул и сжал пальцы на сабельной рукояти.

Взглядом убедился, что противник без оружия, и резко вогнал клинок опять в ножны, так, что тот клацнул. Однако настороженно следил за невозмутимыми движениями Удачи, когда он вынул из‑под рубахи помятый листок бумаги, прихваченной из сундука воеводы, и бросил на развороченную постель. Гонец сразу узнал письмо. Доставленное им самим для Плосконоса от бледнолицего, а затем переданное воеводе, именно оно дало тому законный повод к задержанию царского посланца, как возможного преступника. Его правая рука вновь вернулась к рукояти сабли. Не спуская с Удачи глубоко посаженных глаз, он дотянулся пальцами свободной руки до бумаги.

– Это ж не мной написано, – хрипло высказался он, убирая её во внутренний карман расстёгнутого кафтана. – Морозов, боярин обвиняет тебя в грабеже и поджоге его терема в дачном поместье и требует заковать в кандалы и доставить в Москву для дознания. А я всего лишь гонец.

Не удостоив ответом такую попытку оправдаться, Удача спокойно полюбопытствовал:

– Дорожные ценности, деньги ищешь? Или доверенные мне письма? – Не дожидаясь лживых слов, продолжил: – Или то и другое?

Всё скудное содержимое его дорожного мешка было вытряхнуто на пол, переворошено, но разряженный пистолет с серебряным драконом на рукояти лежал с краю лавки, будто отложенная добыча. Он наклонился к этой низкой, из ещё светлой липы, короткой лавке, которая занимала угол возле дверцы, и ему пришлось рвануть её вверх, подставить под звериный прыжок гонца. Сабля, рубя, чавкнула, впилась в дерево ножки, а ответный молниеносный удар сапожком в колено и кулаком под глаз разбил гонцу ногу и бровь, отшвырнул его спиной на развороченную постель. Сабля так и осталась торчать в опущенной на пол лавке, а Удача подобрал упавший с лавки пистолет. Серебряный дракон обвивал телом и лапами рукоять, в малозаметную щель которой он сунул ноготь и надавил им. Пластина в основании рукояти отщёлкнула и, сдвинутая пальцем, открыла углубление. Из углубления в ладонь ему выпала бархатная прокладка, следом посыпались отборные чёрные жемчужины. Гонец застонал от вида добычи, найти которую не хватило догадки, с зубным скрежетом отвернулся к стене, не в силах видеть матовый отблеск чёрных шариков, которые ускользнули из его рук. Удача возвратил их опять в полость рукояти пистолета, защёлкнул пластину с драконом.

Раздавленный невезением и болью в колене гонец не сопротивлялся, когда с него был снят пояс, его же саблей на полосы распорот низ кафтана и этими полосами крепко связаны руки и ноги. Хотел было возмутиться лишь кляпу. Но Удача, как когтями, сжал пальцами болевые точки щёк возле скул, заставил его раскрыть рот, впихнул меж зубами свёрнутую в ком тряпку. После чего тронул выпуклость на груди под рубахой.

– Письмо для астраханского воеводы здесь, – сказал он вполголоса. И рывком перевернул глухо застонавшего от перелома в колене гонца животом и лицом вниз. – Передай это Плосконосу. Я хочу, что б он знал.

Наспех собрав вещи в дорожный мешок, он вышел из спальни и плотно закрыл дверцу. Внизу стало оживлённее. Насытившихся постояльцев развлекал оплаченный вскладчину ярко разодетый и размалёванный скоморох, вьющиеся русые волосы которого были связаны красной лентой. Он с весёлым удовольствием переплетал вблизи огня свечи и пальцы и кулаки, тенями на стене изображал то зайца, то сову, то вдруг встречу купцов, что вызывало у зрителей особое удовольствие, выражаемое смехом и одобрительными восклицаниями и советами. В углу на скамье восседал медвежонок с желтым сафьяновым ошейником, тёр лапами сонливую морду, так дожидался своей очереди на выступление.