Храм Фортуны

— Сенатор Сатурнин, — сказал Либон, — очень просил тебя подождать. Он говорил, что нельзя рисковать всем ради того, чтобы выиграть несколько дней.

— И он прав, — поддержал юношу Курион. — Смотри, Марк, все складывается просто здорово. Через две-три недели мы наверняка получим известие от Германика, а то и какой-нибудь из его легионов подойдет нам на помощь. Вот тогда ты въедешь в Рим как триумфатор, открыто и торжественно. И не надо будет ночами пробираться в город, чтобы уговаривать каких-то купцов.

Агриппа задумчиво чесал нос дощечками, на которых было письмо Сатурнина. Потом сунул их в карман тоги.

— Ладно, — согласился он наконец, — уговорили. Я готов еще подождать.

— Отлично! — радостно воскликнул Курион. — Скучать ты не будешь, обещаю. Мы можем выйти в море на моей триреме и прокатиться вдоль побережья. Это нагонит страха на Тиберия.

— Прости, достойный, — сказал Либон. — Я очень рад, что ты прислушался к словам сенатора Сатурнина. Значит, я выполнил свое задание. А теперь я должен идти.

— Куда? — удивился Постум. — Разве ты не останешься с нами?

— Не могу, — грустно ответил юноша. — У меня есть одно очень важное дело.

Уступая просьбе Агриппы, он рассказал о своем горе, о пропавших женщинах, о том, что должен теперь отправляться на поиски.

Постум грохнул кулаком по столу.

— Вот мерзавцы! — воскликнул он в гневе. — Узнаю свою дорогую бабушку. Только ей могла прийти в голову подобная затея. Ну, ничего, за это она тоже ответит!

Он подошел к Либону и порывисто обнял его.

— Спасибо тебе, Луций. Да помогут тебе боги. Надеюсь, скоро мы соберемся все вместе и как следует отпразднуем наши успехи.

Потом повернулся к Куриону.

— Секст, распорядись, пожалуйста, чтобы молодому Либону в порту выбрали хорошее судно. Дай ему несколько своих людей — опытных моряков. Мы должны помочь ему и Сатурнину.

— Охотно, Марк, — улыбнулся Курион. — Пойдем, Луций.

Либон попрощался, пожелал Постуму удачи и вместе с офицером вышел из комнаты.

Агриппа остался один.

Он уселся на стул и задумался. Что ж, судя по всему — так будет лучше. Надо выждать еще. Но зато каждый день задержки увеличивает его шансы. Хотел бы он посмотреть, как Тиберий будет противостоять Германику с его восемью легионами.

Да, решение принято. Он будет терпеливо ждать. Но уж потом...

В дверь снова заглянул слуга.

— Господин, к тебе морской офицер с вестями, — сказал он.

Постум вздохнул. Теперь, когда главное решение было принято, он хотел вернуться в трапезную и продолжить веселье. Остальные дела могли бы и подождать.

— Зови, — сказал он. — Побыстрее.

На пороге появился средних лет человек в мундире морского трибуна.

— Приветствую тебя, достойный Марк Агриппа, — сказал он.

— И я тебя приветствую, Публий, — ответил Постум, узнав его. — Какие новости ты мне привез?

По лицу офицера промелькнула тень, оно стало очень печальным.

— Прости, — ответил он глухо. — Новости плохие. Мой корабль только что вошел в порт. Я прибыл из Регия.

— Из Регия? — Постум приподнялся в кресле и напрягся. — Ты видел мою матушку?

Мать Постума и дочь Августа Юлия находилась в ссылке в городе Регий на берегу Мессинского пролива на юге Италии. После прихода к власти сын собирался немедленно освободить ее, так как считал, что женщину в свое время оклеветала Ливия. И он был недалек от истины, хотя свободное поведение Юлии вызывало множество нареканий. Август не решился простить дочь, хотя в последние годы режим ее содержания был значительно смягчен. Стало меньше охраны и больше свободы. Она могла даже гулять по городу.

Поскольку офицер ответил не сразу, Агриппа вскочил на ноги и подбежал к нему.

— Говори! Как моя мать?

— Она умерла, — глухо ответил моряк.

Агриппа схватился руками за голову.

— Умерла? О, боги! И не дожила до минуты своего триумфа? Не дожила до дня, когда могла бы взглянуть в лицо Ливии и обвинить ее в клевете и убийстве своих детей, моих братьев? О, судьба, как ты несправедлива!

Видя горе молодого человека, трибун молчал, глядя в пол.

Наконец, Агриппа немного пришел в себя и поднял на него глаза, полные слез.

— От чего она умерла? — спросил он дрожащим голосом. — От какой болезни?

Офицер медленно покачал головой.

— Не от болезни, достойный Марк Агриппа, — ответил он. — Крепись. Она умерла от голода.

— От голода? — воскликнул потрясенный Постум. — Да ты бредишь! Какой голод? О чем ты говоришь, трибун?

— Я знаю, что говорю, — произнес офицер. — Когда Тиберий стал цезарем, он приказал со дня на день уменьшать рацион питания твоей матушки и не выпускать ее из дому. Она пыталась держаться, она знала, что ты на свободе и готов спасти ее, но тело не выдержало голодных мук. Она скончалась от истощения, произнося твое имя. Это рассказали мне ее преданные рабы. Я сразу поспешил...

— О, боги олимпийские! — в ужасе крикнул Постум. — Почему вы позволяете вершиться таким преступлениям? Почему молнии не поразили убийцу беззащитной женщины?

Вдруг он замер на месте, его побледневшее лицо стало словно маска, черты обострились, глаза гневно блестели.

— Что ж, — сказал он тихо. — Если боги не наказали его, то это сделаю я, сын несчастной Юлии. И сделаю немедленно.

В этот момент в комнату вошел Курион.

— Секст, — повернулся к нему Постум. — Мы выступаем в поход. К завтрашнему утру Рим будет наш, а Тиберий с Ливией пойдут на плаху. Собирай своих моряков, пусть объявят тревогу по всем нашим отрядам. Спеши, Секст!

Курион, пораженный такой резкой переменой в поведении Агриппы, удивленно посмотрел на него. Но Постум уже снова метался по комнате, рассыпая проклятия и угрозы.

Видя, что Курион медлит, он подбежал к нему и схватил за плечи.

— Торопись, Секст, — хрипло произнес он. — Я должен отомстить. И позови сюда того человека, который привез из Рима письма. Теперь его помощь нам понадобится.

Глава XVI

Германик

Восстание рейнских легионов было для правительства гораздо более опасным, нежели то, которое произошло в Далмации. Ведь наряду с обычными жалобами — мало денег, большой срок службы — солдаты тут выдвинули и политические требования.

Волнения начались в Нижней Германии, в Ветере и Колоним — столице провинции — сразу после известий о смерти Августа. Службу здесь несли главным образом новобранцы из вольноотпущенников, а не суровые, дисциплинированные италийские крестьяне, а потому у нескольких смутьянов быстро нашлось множество сторонников, и бунт охватил все четыре нижнегерманских легиона.

Весь план подготовки ко вторжению на земли варваров был сорван: солдаты отказывались занимать предназначенные для них позиции, а те, кто уже выступил, возвращались обратно в свои лагеря. Офицеры, пытавшиеся навести порядок, попросту были перебиты озверевшей толпой, а остальные сочли за лучшее спрятаться в лесу. Наступил полный развал всего того, что называлось римской армией и ассоциировалось с железной дисциплиной, беспрекословным повиновением приказам, ответственностью и глубоким чувством долы.

Германик узнал о событиях в Нижней Германии, когда находился в Лугдуне, где разбирал конфликт между местным населением и римской администрацией. Немедленно оставив все дела, главнокомандующий поспешил в Колонию.

В сопровождении лишь немногочисленной свиты, отказавшись от вооруженного эскорта, который предлагал ему легат Первого Италийского легиона в Лугдуне, он стремительно промчался через территорию Белгики и появился в столице Нижней Германии спустя неделю после начала бунта.

Он застал в лагерях полный развал и бардак. Командир Четырнадцатого легиона Авл Плавтий, который был тут заместителем Германика, уже не контролировал ситуацию. Это был испытанный храбрый солдат, но перед лицом вышедшей из повиновения толпы и он растерялся.

Правда, Плавтий — в отличие от многих других офицеров — не покинул лагерь. Он забаррикадировался в своей палатке, окружив ее батавскими пехотинцами из союзной когорты, которые, в отличие от римлян, остались верными своему долгу, и ждал прибытия главнокомандующего.