Уэверли, или шестьдесят лет назад

Утром полковник навестил своего гостя.

– Сегодня я принес вам приятные известия, – сказал он, – ваше доброе имя джентльмена и офицера совершенно восстановлено в отношении двух обвинений неисполнения служебного долга и подстрекательства к бунту солдат полка Гардинера. Я вел по этому поводу переписку с одним из ваших усердных друзей, этим шотландским пастором Мортоном. Первое свое письмо он отправил на имя сэра Эверарда, но я избавил добрейшего баронета от труда отвечать ему. Надо вам сказать, что ваш приятель-разбойник и пещерный житель Доналд наконец попался в руки филистимлян. Он угонял скот некоего помещика по имени Киллан, в общем, что-то в этом духе.

– Килланкьюрейт?

– Он самый. Так вот, этот джентльмен, оказывается, великий хозяин и развел у себя какую-то особо ценную породу скота. А так как он к тому же еще и трусоват, то держал в своем имении отряд солдат для защиты своей собственности. И вот Доналд, ничего не подозревая, сунул свою голову прямо в пасть ко льву: его разбили и взяли в плен. Когда его приговорили к смертной казни, на него стал с одной стороны наседать католический священник, а с другой – ваш друг Мортон. Католического священника он отверг главным образом потому, что расходился с ним во взглядах на значение предсмертного помазания елеем – этот обряд сей экономный джентльмен, видимо, считал бесполезной тратой масла. Так что вывести его из состояния нераскаянности выпало на долю мистера Мортона, который, должен сказать, блестяще справился со своими обязанностями, хоть я и полагаю, что из Доналда получился довольно сомнительный христианин. Как бы то ни было, он показал в присутствии следователя, некоего майора Мелвила, человека, по-видимому, добросовестного и доброжелательного, что всю интригу с Хотоном вел именно он, и подробно объяснил, как в точности все это делалось, так что полностью обелил вас от малейших подозрений в подстрекательстве. Он также говорил, что спас вас из рук офицера волонтеров и отправил по приказу прет… виноват, шевалье, в качестве пленника в замок Дун, откуда, насколько ему известно, вас под конвоем перевели в Эдинбург. Все эти обстоятельства не могут не говорить в вашу пользу. Он также намекнул на то, что и спас вас, и укрыл от преследований по поручению одного лица и получил за это вознаграждение, но сообщить, кто это лицо, он не имеет права. Он добавил, что хоть он и согласился бы удовлетворить любопытство мистера Мортона, которому он так обязан за его духовные наставления, нарушив обычную клятву, однако в данном случае он поклялся хранить молчание на лезвии своего кинжала, что, по его мнению, сделало его клятву нерушимой.

– А какова была его судьба?

– О, его повесили в Стерлинге, после того как мятежники сняли осаду, вместе с его помощником и еще четырьмя молодцами из его шайки, только ему оказали особую честь и сделали виселицу несколько выше.

– Что ж, у меня нет оснований ни печалиться, ни радоваться по поводу его смерти, хоть он мне сделал одновременно и очень много добра и очень много зла.

– Во всяком случае, его признания окажут вам существенную помощь, поскольку они смывают с вашего имени все подозрения, которые придавали обвинениям против вас совершенно другую окраску, если сравнить их с обвинениями, вполне справедливо предъявленными стольким несчастным джентльменам, поднявшим оружие против правительства. Их измена – надо же вещи называть своими именами, хотя и вы в этом провинились, – произошла от ложно понятого долга и поэтому не может считаться позорной, хотя и является в высшей степени преступной. Там, где столько виновных, милосердие должно распространиться на большинство из них. И я не сомневаюсь, что добьюсь для вас помилования, если только нам удастся уберечь вас от когтей правосудия, пока оно не наметило своих жертв и не насытилось их кровью; ведь и в этом случае, как и в других, все идет по поговорке: «Кто первый сел, тот первый и съел». Кроме того, правительство желает сейчас навести особенный страх на английских якобитов, а среди них ему удастся найти лишь очень немного жертв. Это – мстительное и трусливое чувство, но оно скоро выдохнется, так как из всех народов мира англичане наименее кровожадны по своей природе. Но в настоящее время оно существует, и нужно сделать все возможное, чтобы упрятать вас подальше.

В эту минуту в комнату с озабоченным видом вошел Спонтун. Через своих полковых знакомых он разыскал миссис Ноузбэг. Она вся кипела от гнева, узнав, что ехала в Лондон с самозванцем, принявшим имя Батлера, капитана драгунского полка Гардинера. Она собиралась донести об этом в полицию и требовать поимки этого агента претендента; но Спонтун – опытный служака, – делая вид, что одобряет ее решение, добился того, что она отсрочила его исполнение. Однако нельзя было терять ни минуты; эта почтенная дама могла описать мнимого капитана Батлера в таких подробностях, что нетрудно было бы установить его тождество с нашим героем. А это было чревато опасностью не только для Эдуарда, но и для его дяди и даже, возможно, для полковника Толбота. Теперь весь вопрос заключался в том, куда направиться Эдуарду.

– В Шотландию, – сказал Уэверли.

– В Шотландию! – воскликнул полковник. – Зачем? Надеюсь, не для того, чтобы опять примкнуть к мятежникам?

– Нет, я счел свое участие в этом деле оконченным с того момента, как, несмотря на все мои усилия, не смог их нагнать; а теперь, судя по всем сообщениям, они затевают зимнюю кампанию в горах, где такие сторонники, как я, окажутся для них скорее обузой, нежели помощниками. Насколько я понимаю, они продолжают войну исключительно для того, чтобы не подвергать опасности особу принца и выговорить приемлемые условия для себя. Обременять их собой значило бы только затруднить их: выдать меня они ни за что не захотят, а защищать меня не смогут. Именно потому, как мне кажется, они и оставили своих английских сторонников в Карленлском гарнизоне; а потом, полковник, по правде говоря, хоть это и может уронить меня в ваших глазах, мне вообще надоело воевать, и, как флетчеровский Веселый лейтенант ["Веселый лейтенант» – комедия английского драматурга Джона Флетчера (1579-1625).], «я битвами пресыщен».

– Битвами? Пустяки! Что вы видели, кроме одной-двух стычек? Вот если бы вам довелось увидеть войну в большом масштабе – по шестьдесят, а то и по сто тысяч человек с каждой стороны!

– Это меня не интересует, полковник. У нас есть старая пословица: «Сытого не кормят». Перья на шлемах и большие сражения восхищали меня в поэзии, но ночные переходы, ночевки под зимним небом – все эти прелести военного ремесла мне вовсе не по нутру, а что до ударов, то я их получил досыта под Клифтоном, где я с полдюжины раз был на волоске от смерти, как, впрочем, и вы… – Он осекся.

– Получили их порядком под Престоном? Вы это хотите сказать? – отвечал со смехом полковник. – Но «таково мое призванье, Галь» note 452.

– Но не мое, – сказал Уэверли, – и, благополучно отделавшись от меча, который я обнажил только в качестве добровольца, я вполне удовлетворен своим военным опытом и не спешу снова взяться за это дело.

– Я очень рад, что вы держитесь такого взгляда; но в таком случае, что вы собираетесь делать на севере?

– Во-первых, на восточном берегу Шотландии несколько морских портов все еще находятся в руках друзей шевалье; если бы я добрался до одного из них, я легко мог бы переправиться на континент.

– Так. А во-вторых?

– Если говорить всю правду, в Шотландии есть сейчас одна особа, от которой, как я теперь понял, счастье моей жизни зависит в несравненно большей мере, чем я когда-либо мог подумать. Я очень беспокоюсь о ней.

– Так, значит, Эмили была права и во всем этом замешана любовь? А которая же из двух хорошеньких шотландок, которыми вы все хотели заставить меня восхищаться, избранница вашего сердца? Не мисс Глен… надеюсь?

– Нет.

– Ну, это еще полбеды. Простодушие еще можно исправить, но гордость и самомнение – никогда. Впрочем, я не собираюсь вас расхолаживать. Думаю, что ваш выбор придется по вкусу сэру Эверарду, судя по тому, что я от него слышал, когда раз шутил с ним на эту тему. Я только надеюсь, что этот невыносимый папаша с его невозможным шотландским акцентом, нюхательным табаком, латынью и мучительно длинными рассказами о герцоге Берикском признает необходимым поселиться в чужих краях. Что же касается его дочери, то, хотя я считаю, что в Англии вы могли бы найти партию не хуже, но раз уж ваше сердце действительно пленилось этим шотландским розовым бутоном, бог с вами, женитесь. Баронет очень высокого мнения о ее отце и обо всем семействе и будет весьма рад видеть вас женатым и остепенившимся как ради вас самого, так и ради трех горностаев passant note 453, с которыми иначе может приключиться пренеприятный казус. Но все, что он думает по этому поводу, вы узнаете через меня, так как вам писать к нему сейчас нельзя, а в Шотландию я намерен выехать вслед за вами.