Робин Гуд

Но Робин Гуд с его лихими разбойниками был настоящим проклятием леса. Почти все путники, будь то купцы, везущие шерсть из Йоркшира [15], либо торговцы из Лондона, Дувра, Бостона, направлявшиеся на север, чтобы предложить там всяческие ремесленные изделия, монахи, собирающие милостыню для своих монастырей, – все они, как правило, должны были проехать по одной из дорог, пересекающих этот лес. В противном случае им пришлось бы ехать слишком длинным путем, да еще и миновать не одно и не два владения сеньоров, которые взимали дань с проезжающих, не разбирая, торговцы ли это, или лица духовного звания. Но краткость пути могли стоить проезжающим гораздо дороже: то и дело купцов, монахов, всех более или менее состоятельных путников останавливали разбойники Робина и обирали до нитки. Охрану, если таковая была, обычно убивали, а с владельцами отнятого имущества поступали в зависимости от прихоти предводителя шайки. Иной раз благодушно настроенный Робин отпускал ограбленных восвояси, порой даже оставлял им лошадь да немного медяков на обратный путь, но обычно тех, за кого можно было взять выкуп, держали в плену не один долгий месяц. Гонцы, которых разбойник посылал к родственникам пленных, чаще всего были не из его братии – для этого ловкий разбойник нанимал жадных до денег горожан и делился с ними полученным доходом. Те же, кто не хотел платить выкуп, или им нечего было уплатить, обычно погибали – чаще всего их даже не убивали, но отпускали в лесной глуши на все четыре стороны, без лошади, без оружия, без еды. И редко, кому удавалось выйти на дорогу и добраться до жилья: Шервудский лес был богат зверьем – волки, рыси, медведи, кабаны водились здесь повсюду, радуя охотников и пугая живший окрест бедный люд.

Сэру Эдвину все это было хорошо известно. Он стал шерифом семь лет назад, будучи еще совсем молодым, ему едва сравнялось двадцать шесть. Но до того он девять лет служил воином в дружине прежнего шерифа и в последние три года стал его помощником. А разбойников в Шервудском лесу, да и в других обширных окрестностях Ноттингема хватало всегда, только вот таких ловких и наглых, как этот Робин Гуд до сих пор не находилось.

Не раз и не два приходилось сэру Эдвину слышать, что о Робине ходят настоящие легенды, что многие в народе называют его защитником слабых и угнетенных, карающим тех, кто притесняет бедняков. И в самом деле – нередко Гуд делился награбленным с вилланами, даже с городской чернью. Шериф каждый раз дотошно выяснял, кому именно достаются эти разбойничьи благодеяния, и убеждался: как правило, Робин благодетельствует родственникам тех, кто уходил в его шайку, либо крестьянам, которые так или иначе постоянно ему помогали. Он получал от них хлеб и вино (благо дичи в лесу хватало), через них покупал в городе одежду, посуду, всякие необходимые мелочи. Порой, правда, его милость распространялась и на тех, кто не имел отношения к разбойникам, однако это делалось, судя по всему, ради пущей славы: после каждого проявления щедрости о Робине говорили еще больше и еще громче, а в последнее время даже стали слагать баллады…

Из баллад выходило, будто вся шайка жила где-то в глубине Шервудского леса, в большой пещере. Сэр Эдвин полагал, что такие слухи Робин распространяет нарочно – ищи, мол, шериф, пещеру! Как найдешь, тут меня и поймаешь. На дурака напал, что ли? Не было никакой пещеры. То есть, пещер-то в горном отроге, что вторгался в лес с севера, можно насчитать не один десяток, да и в других местах, например, меж оврагов южной оконечности Шервуда, гроты и пещеры не редкость. Однако, во-первых, среди них едва ли нашлась бы такая, что сразу вместила б шайку в несколько десятков человек, а во-вторых, и это было главное: не жил Робин Гуд подолгу на одном месте, никогда не жил, и в этом была основная причина его неуловимости. Он менял свои стоянки примерно раз в месяц, а когда нужно, то и чаще, и попытки проследить за его передвижениями в громадном лесу ни к чему обычно не приводили.

Впрочем, несколько раз, после самых дерзких набегов и ограблений, шериф настигал шайку, даже пару раз окружал ее. И тогда с десяток разбойников погибали в схватке, но сам Робин неизменно уходил, зная лес, как свою ладонь, и всегда заранее просчитывая путь отхода. Несколько раз кого-то из шайки Гуда брали в плен, однако узнать от пленных ничего не удавалось: только ближайшие сподвижники Робина знали, куда он направит свой путь, где он намерен скрыться. А скрывался он, видимо, в самых разных местах – бывало, что вести о его бесчинствах доходили из соседних графств. Конечно, это могла быть и совсем другая шайка, но молва всегда видела в таких разбоях «руку Робина».

Иной раз, когда разбойникам приходилось побросать все свое добро, даже бывало оставить лошадей и часть оружия, они восполняли потери, являясь, как гром среди ясного неба, в какую-либо из деревень. Выбирали обычно деревню не из бедных, и вот тут уж можно было не сомневаться: здесь о Робине баллад не сложат. Потому что разбойники, не стесняясь, брали у вилланов все, что им требовалось, несколько дней подряд ели, пили и отдыхали, забирали скот, нужный им домашний скарб, а порой – быков и лошадей, чем приводили крестьян в отчаяние. Робин всегда обещал, что щедро вознаградит «гостеприимную» деревню, но награда следовала, опять же, лишь в том случае, если из этой деревни с разбойниками уходили в лес несколько молодых парней, возмещая боевые потери.

Как-то возмущенные вилланы донесли шерифу о том, что в их деревне обосновался легендарный разбойник. Но сэр Эдвин не поспел туда: кто-то успел предупредить Гуда, и шайка исчезла, а деревня «обидчиков» к приезду шерифа сгорела дотла – люди только чудом не погибли в этом пожаре.

И, несмотря на все это, в большинстве мест Робина сопровождала добрая слава, что, само собой, мешало его искать.

Особенно в последние без малого два года, когда жизнь английских селян сделалась из рук вон скверной. Все они (как в большинстве своем и их сеньоры), два года ждали возвращения из Третьего Крестового похода своего короля, короля Ричарда, прозванного за отвагу и великодушие Львиным Сердцем.

Радостная весть опередила возвращение крестоносцев. Не успели в гаванях Дувра и других прибрежных городов пристать первые корабли, как по улицам уже скакали глашатаи и возвещали: великий воин Ричард разбил во многих сражениях предводителя мусульман султана Саладина, и хотя у воинов Креста не хватило сил захватить и удержать Иерусалим [16], но султан вынужден был заключить с ними мирный договор, согласно которому часть Святой Земли осталась за мусульманами, но христианские паломники могли отныне без помехи и без страха посещать Святой Город и молиться у Гроба Господня.

Жители Англии ликовали и славили своего короля, с почестями встречали его храбрых рыцарей, но сам король все не возвращался и не возвращался. Полетели слухи о том, что в пути с Ричардом стряслась беда: буря разбила его корабль. Народ не верил в гибель великого государя, о нем молились еще усерднее, ждали его с еще большей надеждой. Но его не было. И вот уже разнеслась весть скорбная и отчаянная: Ричард погиб!

Во время долгого отсутствия короля власть по закону перешла к его младшему брату, принцу Джону, однако тот был жесток и неумен, а потому Львиное Сердце поручил правление своей мудрой и бесстрашной матери, королеве Элеоноре. Джон боялся ее, равно, как и своего великого брата. По этой причине он до поры не вмешивался в дела управления страной, исключая тех месяцев, когда в Англии не было и леди Элеоноры: она ездила к сыну в лагерь под палестинской крепостью Сен-Жан-д'Акрой [17], чтобы привезти Ричарду его юную невесту леди Беренгарию и отпраздновать их свадьбу.

Однако когда сделалось очевидно, что король, скорее всего, не вернется вовсе, принц осмелел и стал все чаще и чаще заявлять свои права на корону. Могучая воля леди Элеоноры до поры удерживала его от самого решительного шага: поездки к Папе Римскому и прошения о коронации, однако он принялся писать указы и принимать законы, начал всячески притеснять графов и баронов, требуя новой непомерной дани в казну. После этого синьоры, у которых были многочисленные дружины, эту дань перестали платить вовсе. Но самые жестокие поборы принц наложил на крестьян, и на вилланов, и на свободных, увеличив дань казне вдвое. Из-за этого в нескольких графствах, особенно северных, где крестьяне и так едва-едва тянули лямку оброка, начались бунты. Крестьян поддержали и некоторые бароны – среди них было немало таких, кому платить было нечем, как и их вилланам…