Завоевание Англии

Э. Д. Б. Литтон

Завоевание Англии

Часть первая

НОРМАННСКИЙ [1] ГОСТЬ, САКСОНСКИЙ [2] КОРОЛЬ И ДАТСКАЯ ПРОРОЧИЦА

Глава I

 Май месяц 1052 года отличался хорошей погодой. Мало кто из юношей и девушек проспал утро первого дня этого месяца: еще задолго до восхода солнца они побежали в луга и леса, чтобы нарвать цветов и нарубить березок. В то время возле деревни Шеринг и за торнейским островом (на котором еще только строился Вестминстерский дворец) цвело много сочных лугов, а по обе стороны большой кентской дороги, над рвами, прорезавшими эту местность во всех направлениях, шумели густые леса, которые в этот день огласились звуками рожков и флейт, смехом, песнями и треском падавших под ударами топора молодых берез.

Сколько прелестных личиков наклонялось в это утро к свежей зеленой траве, чтобы умыться майской росой! Сколько цветов сорвано, сколько венков сплетено! И, наконец, к вечеру, нагрузив телеги своей добычей и украсив рога волов, запряженных вместо лошадей, цветочными гирляндами, громадная процессия направилась обратно в город.

Предшественники правившего в это время короля-монаха нередко сами участвовали в этой процессии, совершавшейся ежегодно первого мая, но этот добрый государь терпеть не мог подобных увеселений, отдававших язычеством, и никогда не присутствовал на них, что, однако, не вызывало ни у кого ни страха, ни раздражения. Возле кентской дороги возвышалось большое здание, некогда принадлежавшее какому-то состоятельному римлянину, но теперь мало-помалу пришедшее в упадок. Молодежь не любила этого места и, проходя мимо него, робкой рукой творила крестное знамение, так как в этом доме жила знаменитая Хильда, которая, как гласила народная молва, занималась колдовством. Но суеверный ужас скоро уступил место прежнему веселью, и процессия благополучно достигла Лондона. Там молодые люди принялись ставить перед каждым домом березки и украшать все окна и двери гирляндами, а затем снова предались забавам вплоть до темной ночи.

Следы этого празднества были заметны еще на другой день: повсюду лежали увядшие цветы и облетевшие листья, между тем как воздух был наполнен каким-то особенным ароматом, принесенным из лесов и с лугов.

Вот в этот-то второй день мая 1052 года я и хотел бы ввести благосклонного читателя в жилище Хильды. Оно стояло на небольшом возвышении и, несмотря на свое полуразрушенное состояние, носило на себе отпечаток прежнего величия, составлявшего резкий контраст с грубыми домами саксов.

Хотя римские виллы были во множестве разбросаны по Англии, сами саксы никогда не пользовались ими; наши суровые предки были более склонны разрушать все не соответствовавшее их привычкам, чем приноравливаться к нему. Не могу объяснить, по какому случаю описываемая мною вилла сделалась исключением из общего правила; известно наверняка лишь то, что в ней в свое время обитали многие поколения тевтонских предков.

Грустно было видеть, как изменилось это здание, которое поначалу блистало таким изяществом! Прежний атриум (передний крытый двор) был превращен в сени. На тех колоннах, которые были некогда обвиты цветами, красовались теперь круглый, с гербом посредине, щит сакса, меч, дротики и маленький кривой палаш. Посреди атриума, прямо на полу, покрытом утоптанной смесью известки и глины, сквозь которую проглядывали местами остатки великолепной мозаики, был установлен очаг, а дым выходил наружу через отверстие, проделанное в крыше, которое прежде служило для стока дождевой воды. Прежние маленькие спальни для прислуги, по бокам атриума, были оставлены в первоначальном виде, но то место в конце его, где когда-то находились комнаты, из которых можно было видеть таблиниум (парадную гостиную) и виридариум (открытую галерею-сад), было завалено обломками кирпичей, бревнами и прочим мусором. Так что свободной осталась лишь небольшая дверь, которая вела в таблиниум.

Эта комната тоже была теперь чем-то вроде сарая, куда складывался всякий хлам. С одной стороны от нее находился ларариум (комната пенатов — домашних богов), а с другой гинециум (комната женщин). Ларариум служил, очевидно, гостиной какому-нибудь саксонскому тану [3], потому что там и сям были набросаны неумелой рукой фигуры, имевшие претензию представлять белого коня Генгиста [4] и черного ворона Водена [5]. Потолок с изображениями играющих амуров был исписан рунами, а над старинным креслом причудливой формы висели волчьи головы, сильно испорченные молью и всесокрушающим влиянием времени.

Эти комнаты, которые сообщались с перистилем и галереей, защищались окнами. В окно ларариума было вставлено тусклое серое стекло, а окно гинециума просто было заделано плохой деревянной решеткой.

С одной стороны громадного перистиля были устроены хлевы, на другой же стояла христианская часовня [6], сложенная из неотесанных дубовых бревен и покрытая тростником. Наружная стена почти совершенно развалилась, открывая вид на соседний холм, склоны которого заросли кустарником.

На этом холме виднелись обломки кромлеха (друидского жертвенника), посреди которых стоял, возле входа в склеп какого-то саксонского вождя, жертвенник тевтонца: это было понятно по рельефному изображению Тора с поднятым молотом в руках и древним письменам. Нельзя же было саксу не воздвигнуть жертвенника своему торжествующему богу войны на том месте, где прежде бритт совершал поклонения своему божеству!

Снаружи от разрушенной стены перистиля находился римский колодезь, а неподалеку от него стоял маленький храм Бахуса. Таким образом, взор охватывал памятники сразу четырех различных вероисповеданий; друидского, римского, тевтонского и христианского.

По перистилю беспрепятственно двигались взад и вперед рабы и целые стада свиней, а атриум заполняли люди из высших сословий. Они были полувооружены и проводили время каждый по-своему. Некоторые пили, другие играли в кости, если не занимались своими громадными собаками или же соколами, важно и чинно сидевшими на шестках.

Ларариум был забыт всеми, но женская комната не изменила своего характера. Мы сейчас же познакомим читателя с находившейся в ней группой.

Обстановка этой комнаты свидетельствовала о знатном происхождении ее владелицы. Нужно заметить, что богатые люди позволяли в то время гораздо больше роскоши в своей домашней жизни, чем можно было бы предположить.

Стены этого покоя были покрыты дорогой шелковой тканью, вышитой серебром; на буфете стояли турьи рога, оправленные в золото. Посередине комнаты располагался небольшой круглый стол, поддерживавшийся какими-то странными, аллегорическими чудовищами, вырезанными из дерева.

Вдоль одной из стен трудилось за прялками полдюжины девушек; невдалеке от них, у окна, сидела пожилая женщина с величественной осанкой. Перед ней на маленьком треножнике стояла чернильница изящной формы, рядом с которой лежала рунная рукопись и серебряная ручка с вправленным в нее гусиным пером.

У ее ног сидела совсем юная, лет шестнадцати, девушка с длинными волосами, вьющимися по плечам. Она была одета в снежно-белое полотняное платье с длинными рукавами и высоким воротом, отделанное роскошной вышивкой. Талию ее перехватывал простой кушак. Эта неброская одежда заманчиво обрисовывала прелестную стройную фигуру молодой девушки.

Красота незнакомки была поразительна: недаром ее прозвали прекрасной в этой стране, которая так славилась красивыми женщинами. В лице девушки выражались благородство и беспредельная кротость. Голубые глаза, казавшиеся почти черными из-за длинных ресниц, были пристально устремлены на строгое лицо, наклонившееся над ней с тем рассеянным видом, который свидетельствует, что мысль чем-то сильно занята.