Выкуп стрелка Шарпа

Бернард Корнуолл

Выкуп стрелка Шарпа

Ричард Шарп стащил сапоги, положил на поясницу ладони, с хрустом потянулся и охнул от боли:

— Чёртовы зубчатки!

— Что не так с «чёртовыми зубчатками»? — полюбопытствовала Люсиль.

— Проржавели напрочь, — объяснил Шарп, сгоняя с кухонного стула кота. — Годами никто не смазывал, вот и проржавели.

Кряхтя, он опустился на сиденье:

— Надо отодрать зубчатые колёса до голого металла, а потом заняться желобом…

— «Желобом»? — выделила Люсиль незнакомое английское слово.

— Канал, подающий к мельнице воду, любовь моя, — Шарп налил себе вина. — Неделю провожусь, не меньше.

— Послезавтра Рождество, — напомнила Люсиль.

— И?

— Зубчатки твои подождут, и желоб подождёт. Праздник же. Я приготовлю тебе гуся.

— Чудно́. — подивился Шарп. — Второе моё Рождество, когда я страстно желаю смерти разве что гусю.

Люсиль фыркнула, собрала со стола стирку и побежала вниз. Шарп отодвинулся назад со стулом, любуясь француженкой, и Люсиль, чувствуя на себе его взгляд, кокетливо вильнула бёдрами и крикнула:

— Если надеешься на ужин, растопи плиту!

Снаружи взвыл ветер. Крыша громыхнула. Шарп машинально поднял глаза кверху. Год назад, когда стрелок вернулся после разгрома Наполеона под Ватерлоо, кровля прохудилась, и по дому гуляли сквозняки, но теперь щели были законопачены, в доме царили уют и тепло. Обошлось всё-про-всё в пенни или два, деньги из половинного жалования, что Шарп получал, как отставник. Хозяйство дохода, увы, не приносило.

— Чёрт бы подрал этих лягушатников с их налогами! — ворчал Шарп, накладывая в печь дрова.

Закрыв заслонку, стрелок пристроил сапоги для просушки и распрямился. Над очагом висела видавшая виды винтовка Бейкера. Секунду Шарп смотрел на неё, затем мягко тронул замок оружия.

— Ностальгия? — в кухню вернулась Люсиль.

— Не по армии, — помотал головой Шарп, — Думаю завтра на заре пострелять лис. Скоро окот. А мельницей я всё-таки займусь. Рождество или нет, зубчатки с желобом сами не отчистятся, да и лопасти колеса требуют починки. Бог весть, на сколько ремонт растянется.

— В прежние дни, — вздохнула Люсиль, — мы звали на помощь деревенских, а, когда работа была сделана, устраивали им пирушку.

— Прежние дни давно позади. Можно, конечно, обратиться к деревенским, только, как мне кажется, они скорее пристрелят меня, чем помогут.

— Терпи. Это же крестьяне. Проживи здесь два десятка лет, и они тебя признают.

— О, они уже признают меня. Переходят при встрече на другую сторону улицы, будто им и дышать со мной одним воздухом зазорно. Особенно этот Малан волком глядит.

Люсиль пожала плечами:

— А чего ты ждал? Жак всё ещё хранит верность Бонапарту. К тому же…

Она не закончила фразу, и Шарп заинтересовался:

— К тому же что?

— Когда-то Жак Малан был влюблён в меня. Следовал за мной, как тень, однажды даже на крышу залез! — в голосе её прозвучало негодование, выходка Малана и по сей день возмущала Люсиль. — Подсматривал в окно моей спальни! Отец был в бешенстве! Ещё бы! Какой-то простолюдин смеет заглядываться на виконтессу де Селеглиз!

Устыдившись собственной горячности, Люсиль покачала головой и уже спокойно сказала:

— Жак — неплохой человек. Просто сердитый на весь мир.

— Ленивая скотина он, вот кто, — буркнул Шарп. — Я нарубил дров кюре, а неплохой человек Жак должен был перетаскать их святому отцу на двор. Но неплохому человеку некогда, он пропивает мамашин пенсион.

Яда в словах Шарпа было, хоть отбавляй. Именно Малан настраивал против него деревенских. Здоровяк вернулся с войны мрачнее тучи, и с того момента слонялся по родному селению без дела, растравляя себя бесплодными грёзами о славных деньках, когда под пятой Наполеона лежала вся Европа. Односельчане его побаивались. При отсутствии земли и денег Жак Малан имел скверный характер и увесистые кулаки.

— Он был сержантом, да? — осведомился Шарп.

— Сержантом Императорской гвардии, — подтвердила Люсиль. — Причём Старой Гвардии.

— Я для него враг, — констатировал Шарп, — и просить его помочь мне с очисткой желоба бессмысленно. Ну, да Бог с ним. Патрик быстро уснул?

— Быстро, — Люсиль нахмурилась. — Почему англичане говорят «быстро уснул»? Как можно уснуть медленно? И язык у вас странный, и сами вы странные.

— Быстро, медленно… Какая разница? Главное, что дитя спит, и родители могут заняться кое-чем другим.

Люсиль ускользнула от его объятий:

— Родителям для начала надо поужинать.

— А потом?

Она дала себя поймать:

— Кто знает?

Обмякнув в его объятиях, она закрыла глаза и молилась, чтобы Шарп остался в Нормандии, чтобы деревенские перестали ополчаться против него. Мужчина не может без друзей, а друзья стрелка были далече, и Люсиль беспокоилась, что он несчастлив. Ей была невыносима мысль о разлуке с ним, столь же невыносима, сколь перспектива покинуть дом её предков. Помоги нам, Господи, молилась она, пожалуйста, помоги нам остаться здесь!

В Сочельник Шарп поднялся чуть свет. Взяв со стула у двери одежду, он на цыпочках прошёл в следующую комнату, оттуда в кухню. Повременив с одеванием, стрелок принялся подбрасывать в печь дрова.

— Бонжур, мсье! — из кладовки выглянула на шум старая кухарка Марианна.

— Рановато вы встаёте, — сконфуженно заметил Шарп, прикрывая наготу рубахой.

— Кто рано встаёт, тому Бог даёт, мсье, — ответствовала кухарка, затворяя за собой дверь, чтобы Шарп мог одеться.

Представляя, какая на улице холодина, стрелок обмундировывался потеплее. Шарп взял дробовик, полный рожок пороха и к дроби в кармане добавил винтовочные заряды. Вряд ли винтовка пригодится, но вдруг олень? Натянув на макушку шерстяную шапку, стрелок отворил заднюю дверь и вышел во двор. Морозец чувствовался. Отперев конюшню, Шарп выпустил Носача.

Пёс радостно носился вокруг хозяина, пока стрелок не приказал ему держаться рядом. Вода во рву подёрнулась ледком, камыши подморозило, среди деревьев на склоне холма над шато повисла дымка. Солнце не встало, и мир застыл на грани меж ночью и днём. Вскарабкавшись на гребень, Шарп оглянулся. Дым из труб шато относило к востоку. Значит, придётся дать крюк через лес, чтобы ветер не всполошил лис запахом человека. При известной удаче Шарп надеялся прикончить нынче парочку рыжих разбойников. В идеале, думал стрелок, на них следовало бы устроить облаву, только для этого надо не меньше дюжины людей, а кого он мог позвать? Отец Дефой не откажется пособить, ещё доктор… Оба, впрочем, не в том возрасте, когда физические нагрузки в охотку, а усилиями Жака Малана больше в деревне никто связываться с «англичанином» не захочет. Будь он проклят, этот Малан!

Почти час Шарп потратил на то, чтобы обогнуть дававшую лисам прибежище долину по лесу и затаиться на опушке с дробовиком наизготовку. Горизонт на востоке заалел, и туман понемногу рассеивался. Кроликов в долине было полно, лисами пока и не пахло. Ничего, появятся. Подстрелив из укрытия первую, вторую Шарп намеревался поднять с помощью Носача. Как на войне, думал стрелок. Подстеречь противника, пустить юшку и покончить с ним одним ударом. За исключением того, что чёртовых лис слишком много, чтобы покончить с ними одним ударом.

Отсюда была хорошо видна крыша усадьбы. «Шато Лассан», так пышно именовалась усадьба. «Замок Лассанов».

Некогда шато Лассан и впрямь было твердыней, откуда предки Люсиль железной рукой правили окрестными селениями. О былом величии, впрочем, напоминало немногое: ров, часовня да зубчатая башенка. Шато Лассан давно превратилось в обычное господское подворье с сыроварней, мельницей и конюшней. Здесь Шарп нашёл любовь. Любовь и счастье, подпорченное трезвым пониманием того, что местные никогда не признают его своим. Уезжать из Нормандии не хотелось. Тем более, увозить Люсиль с земли, принадлежащей её семье восемь веков. К сожалению, Шарп не мог не понимать: если деревенские зададутся целью выжить его отсюда, он, в конце концов сдастся. И куда отправится? В Англию? А кто его там ждёт? Принуждать же Люсиль продать шато, значит, разбить ей сердце. Ладно, обречённо решил Шарп, утрясётся как-нибудь.