94. «Глядит из темного киота…»
Глядит из темного киота
Печаль опустошенных глаз.
Как чужды ризы позолота
И одинокой скорби час.
Притворный день — моя лампада
Во тьме простых и страшных мук.
Душа молчит, душа не рада
Благословенью мертвых рук.
Темно. Забвеньем искушенный,
Я вижу: гаснет тихий свет
Беззлобно к небу вознесенных
Пустых зениц. Иного — нет.
95. «А если боли слишком много…»
А если боли слишком много,
Приснится сердцу сторона,
Где боль цветет во имя Бога,
Где смерть веселая дана.
Приснится юности струя,
Томленья первородный грозд,
И сквозь сладчайший духа рост —
Твой подвиг, жертвенность твоя.
Земля… Земные небеса…
Земля… Земные чудеса…
Как в дни творенья, видит взор
Огромной радуги костер.
Гремя свергаются ручьи
В глаза, в уста, в сосцы твои.
Рука хватает. Ум горит.
И птица вещая летит.
О, руки настежь, настежь — в дым:
Молиться, присягать земным…
Всему земному, горсти всей
Цветов, томлений и червей.
Короткой радости жгутом
Кружиться, окружать свой дом.
И стол и ложе оплясать,
И слушать птиц и духов рать.
И помнить: каждому дана
Заветной гибели страна.
96. «Коченея в безумстве и зле…»
Коченея в безумстве и зле,
Где-то здесь, на туманной земле,
Между солнцем и вечною тьмой, —
Я иду золотою межой.
Я иду золотою межой.
Необутой ступаю ногой.
Травы нежат до крика в груди
На весеннем, на смертном пути.
97. «Заря вскипала алым ядом…»
Заря вскипала алым ядом.
Дрожал и жег избыток слез.
Из вечереющего сада
Я слово дивное принес.
Оно боялось стен и звуков
И душной комнатной мечты.
И я простер невольно руки
И — темная — явилась ты…
И где-то в зеркалах, в пролетах —
От глубины до глубины —
В безумном, в непомерном взлете
С тобой мы были сплетены.
98. «И палачу как скучно без затей…»
И палачу как скучно без затей.
Как в небе много трепетных свечей.
И я затеплил ярую свечу,
И я всю ночь молюся палачу.
Казни меня, казнящий без вины.
Казни любовь и царственные сны.
Тебе тоску в награду отдаю —
Безмерную и вечную мою.
99. «Мы все пророки и предтечи…»
Мы все пророки и предтечи…
Во мгле у призрачных дверей —
Мы жаждем несказанной встречи,
Неизреченных ждем речей.
Над нами небо, бездна неба,
Его немая пустота.
И под ногами корка хлеба
И смерти черная мета.
Но мы порочны, мы жестоки —
Хватаем, гложем, видим сны.
Мы все предтечи и пророки
Несуществующей страны.
100. «Я быть хочу один, когда я сплю…»
Я быть хочу один, когда я сплю.
Ведь так легко подслушать, подсмотреть,
Что больше света темноту люблю,
Что мне отрадно будет умереть.
Плотского плена довершая круг,
Я отразился в сумраке души.
И всходит утром солнце и испуг:
Два светоча в мучительной глуши.
Еще живу. Еще я взаперти.
В борьбе с собой о стены мысль стучит.
Но лишь во сне на верном я пути,
Где всё в едином сокровенно спит.
101. «Пройдет, пройдет и это лето…»
Пройдет, пройдет и это лето
И подтвердит, что я чужой,
Что с солнечного парапета
Лечу в извечный мрак ночной.
Лечу сквозь чернозем, сквозь камень,
Морей, планет и крови бег,
Сквозь нежности пугливый пламень,
Сквозь мудрости тишайший снег.
Но лет следя и повторяя
Всё тот же заданный урок,
Порой в себе я постигаю
Огня бессмертного намек.
Здесь, по пути, на этом ложе —
В объятьи трепетном земном —
О, как мучительно мы схожи
С великим солнечным огнем!
102. «Я вновь у запертых дверей…»
Я вновь у запертых дверей
Стучусь к Тебе. Стучуся к Ней.
И Ты — Она… И ты лишь бред,
Пороши дым, пороши след…
Что жизнь? Узорчатый платок,
Судьбы завеса и замок.
Зачем легка, зачем светла?
И дышит, дышит смерти мгла.
И как развеять эту муть,
Понять молчанье, ночь, и путь,
И ход звезды, и крови бег,
И вскрики сердца в сон и в снег?
Прорывы туч… Осколки дня…
О, ветер, ветер, жизнь моя!
