Французский завод ДЮМО гудит и пышет жаром,
семь труб стоят,
пуская оранжевые дымы.
Сначала дрожь земли казалась
кошмаром,
потом — привычкой,
жизнью
оглохшего Кузьмы.
Жили у Апрелевых в землянке незрячей,
в банном овраге.
Овраг был ничей.
Сверху сор валили,
дымился шлак горячий,
у порога пенился мыльный ручей.
Землянки лепились по оврагу за банями,
друг в дружку упирались, одна над другой.
«Русские деревни»
французской компании
завод приторачивали к Волге дугой.
Двенадцатый год.
Царицынское лето
ушло,
угомонилось в студеном ноябре.
Апрелев и Кузьма выходят до рассвета.
Кузьма два года
грузчиком на шихтном дворе.
Апрелев — весельчак, не унывает сроду.
«Держись! — его словцо. —
Не бегай от дел.
Ничего, Кузьма,
привыкай к заводу.
Я в пятом
за него
свое отсидел!»
Усы Апрелев гладит.
Кузьма шагает хмуро,
«Стеснили вас, Иваныч,
землянка тесна».
— «С ума сошел, Кузьма!
Наверно, баба-дура
сказала что!
Построитесь — будет весна.
Ты лучше скажи: пойдешь со мной в бараки?»
— «Пойду…»
— «Будет гость».
— «Кто?»
— «Увидишь сам.
Надо нам готовиться к новой драке.
Держись!».
Апрелев водит рукой по усам…
«Товарищи!
Ленин нас учит быть стальными.
Гоните ликвидаторов рабочей метлой.
Живет большевизм!
Мы справимся с иными.
Сплотим ряды теснее,
трусливых долой!.
Рабочие ДЮМО не предадут традиций!.
Не будем выпрашивать подачек и льгот!
Сам всего добьется рабочий Царицын!
Наши силы крепнут!
Вернется пятый год!..»
Свечка отбрасывает тени густые.
Горячо, чуть слышно говорит гость.
В сердца западают слова простые.
Слушают люди, сжатые в горсть.
Гость русоволосый и смуглолицый,
молодой, рабочий — видать по всему.
«Только что из ссылки —
и опять не боится!—
Кузьма подумал. —
Дело дороже ему!»
Потом услышал голос, знакомый еле-еле.
«Вот молодец, разворошил сердца!»
И в сумерках увидел…
Он? Неужели?!
Рядом с докладчиком — знакомый с лица.
Кузьма пробрался к выходу, знакомому
навстречу.
«Товарищ Варламов, узнаете меня?»
Варламов развернул тяжелые плечи.
«Постой, —
сказал,
руками других стороня, —
Знакомое лицо, где-то я вас видел.
Кузьма Денисов! Вот как! Я рад за вас!
За адрес не ругаете? Иваныч не обидел?
Да, он на дружбу крепок:
рабочий класс!»
— «По одному, товарищи,
время такое,
черносотенцы лютуют!»
— «Намнем бока!»
— «У нас филер „Подошва“ не знает покоя!»
— «До новой встречи!»
— «Тише!»
— «Ночь глубока!..»
Пошли втроем.
Апрелев уговорил: «До кучи!»
— «А как же вы в Царицыне?»
— «За вами вдогон,—
Варламов засмеялся,—
Выдался случай —
зимовать поставили в царицынский затон.
Вас, кстати, электричеством,
помню,
задело.
Как раз моторы будем чинить зимой.
Хотите — поучимся,
найдется и дело…
Ну как?
Французский жалко?
Вернетесь весной».
Кузьма молчал,
не в силах отыскать слова.
«Держись! — толкнул Апрелев. —
Берись, Кузьма?»
— «Спасибо, я согласен».
— «Вот это толково!..»