Забудем, друг мой, шумный стан
И хлопотливые разводы,
Для нас блаженный отдых дан
На лоне матери-природы.
По свежей зелени полян
Пойдем учить любви прекрасных,
И скроемся от дней ненастных
Под мирной кровлей поселян.
Но что-то всё не веселит;
Ах, что-то всё не то, что было!
Уже восторг в груди молчит
И сердце ко всему остыло;
Как будто радость отнята,
Как будто нет уж наслажденья!
Исчезла жизнь воображенья,
Способность чувствовать не та!
Итак, уносит всё с собой
Пора прелестная мечтаний!
В восторге юности златой,
В толпе ребяческой желаний
Давно ль я весело скакал
Над жизни светлою струею
И с доверяющей душою
Младую радость обнимал!
1820
Друзья, сегодни невзначай
Пришла мне мысль благая
Вас звать в Семеновский, на чай.
Иди, семья лихая!
В туфлях, халатах, в семь часов
Ко мне съезжайтесь прямо,
И каждый, братья, без чинов
Тащись с любимой дамой.
Приди, Евгений, мой поэт,
Как брат, любимый нами,
Ты опорожнил чашу бед,
Поссорясь с небесами;
Запей ее в моем углу,
За чашею веселья —
Светлее будущего мглу
Увидишь от похмелья.
Не знает Бахус черных дней,
Ему как лужа море.
Приди, и с музою твоей,
Плаксивою, как горе;
Пусть сердцу братьев говорит
Волшебными устами —
Младая грудь ее горит
Свободой и богами.
И Дельвиг, председатель муз,
И вождь, и муж совета,
Покинь всегдашней лени груз,
Бреди на зов поэта.
Закинь на полку фут и вес
Философов спесивых,
Умножь собой толпу повес,
Всегда многоречивых.
Ты любишь искренно друзей,
Ты верен богу Пинда,
Ты чинно род семьи своей
Ведешь от Витикинда, —
С младою музою твоей,
Опередившей годы,
Гряди в веселый круг друзей
На празднество свободы.
И Чернышов, приятель, хват,
Поклонник Эпикуру,
Ты наш единоверный брат
По Вакху и Амуру,
И нашим музам не чужой —
Ты любишь песнопенья:
Нередко делим мы с тобой
Минуты вдохновенья.
И бог любви, и сатана
Равно нас, грешных, мучит,
И бес румяный, бог вина,
Науке жизни учит.
Приди на прямодушный зов
Армейского солдата;
Мой беззаботный философ,
Люблю тебя как брата!
Ты в скуке не провел и дня,
Ты денег не хоронишь,
Мундир гвардейский, четверня,
Но ты не фанфаронишь;
Ты любишь бранный шум и треск
И любишь наслажденье,
И знаешь, что мишурный блеск —
Плохое украшенье.
В чертогах, в городском шуму
И в подземельной хате
Уважен умный по уму
И мил в своем халате!
Болтин-гусар, тебе челом,
Мудрец златого века!
Ты наслаждаешься житьем
Как правом человека;
Ты храбр, как витязь старины,
И прям, как наши деды,
Ты любишь страсть родной страны —
Роскошные обеды,
Ты пьешь с друзьями в добрый час,
Без бабьего жеманства,—
Святая трезвость во сто раз
Безумнее и пьянства!
Дай руку, брат, иди ко мне,
Затянем круговою!
Прямые радости одне
За чашей пуншевою…
Напьюсь — и светел божий день,
И люди будто люди,
И Пашу целовать не лень —
Прижмусь к упругой груди;
Тверез — и люди мне, гусар,
Негодные созданья,
И холоден смышленый жар
Наемного лобзанья.
Сберемся ж, братья, заодно,
Иди, семья лихая!
Вас ждет и чай мой, и вино,
И муза молодая;
И вечер посвятим богам,
Подателям блаженства.
Друзья, цензуры нет пирам
Для дружбы и равенства!
1821
Певец, вдохновенный от юности Фебом,
Младой, своенравный любимец богов,
На лире согласной я славил любовь,
И песни дышали любовью и небом.
Исчезли виденья восторженных лет,
И опыт поэту внушил благородный,
Что гимнов не стоит сей идол холодный,
Сей пол легковерный Лаис и Лилет.
На поле широком убийства и славы
На брань за свободу я гордо ходил [167];
Я ужасы боя душой полюбил,
И ночь без ночлега, и ратников нравы.
Но дерзкая младость, как птица, вольна,
Ее не прикормишь кровавой пирушкой:
Не долго игрушка слывет не игрушкой,
И сердце не долго волнует война.
Но с Вакхом румяным обрел я былое:
Он прежнюю радость певцу возвратил.
Златой виноградник я сам рассадил.
Любимцу Зевеса, Эвану — Эвоэ!
И холодом смерти в нем время не дует,
И сердце не видит обманчивых снов,
Лишь шумно порою в нем Дружба пирует
Иль скромная шепчет приветы Любовь.
1821