Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции

Отзвуки Ювенала [88], Данта и библейских пророков раздаются в «Трагических поэмах» Агриппы. Они повторяются в испанских «Славословиях».

Не без однообразия, некоторые стихи звенят, как цепи. Тюрьмы, темницы, застенки, подземелья, трибуналы, пытки и казни составляют длинную вереницу мучений в дантовской панораме, которую открывает нам Агриппа. Тюрьмы, дыбы, костры появляются в испанских, португальских и латинских стихах марранов.

Так, задушенные и заживо сожженные, друзья и родственники воспеваются в славословиях, одах, панегириках и элегиях оставшимися в живых.

Заключенные в тюрьму, подвергнутые пыткам, вынужденные бежать, некоторые поэты едва не погибли сами. Новые Лазари, они выходят из гроба и возвращаются к жизни. Но в каком виде!

говорит Давид Абенатар Мэло, чудом выйдя из подземелий инквизиции.

В этом веке в Испании, как припев, раздается четверостишие из знаменитой кальдероновской драмы «Жизнь есть сон»:

Душевное напряжение этого времени слишком велико, чтобы не разрядиться крупным событием. В этот век, когда люди всех исповеданий так легко верят в своих богов и умирают за них, некий восторженный юноша, Саббатай Цеви, объявляет себя «Мессией». Этот смирниот, обладавший, по словам историков, необыкновенным очарованием и слагавший еврейско-испанские песнопения, выпускает манифест, в котором обещает всем евреям освобождение от страданий. Он уничтожает посты. «Возрадуйтесь!» — приказывает он. И вот общие пляски, празднества, пиры, оргии охватывают Голландию, Турцию, Египет, Италию, Германию, Марокко. Наступает апокалиптический год: христиане тоже начинают верить в близость невероятных событий и в приход сверхчеловеческого существа. Сам Спиноза интересуется саббатеянством.

Новый «мессия» хочет свергнуть турецкого султана с престола. Но султан не так глуп. Остерегаясь выставить Саббатая мучеником, он объявляет, что готов уступить ему трон, если претендент действительно окажется сверхчеловеческим существом, нечувствительным к стрелам и пулям. В противном случае Саббатай должен отречься от своей веры и перейти в Ислам. Тогда он получит хороший пост турецкого чиновника. Поиграв немного в Христа, лже-Мессия принимает мусульманство. Его пламенные последователи говорят, что турком стала только его тень, а сам он невидимкой спасся, другие заявляют, что он изменил только для того, чтобы пасть возможно ниже и затем встать с торжеством победителя. Но их Мессия не побеждает. Поклонники Саббатая брошены на произвол судьбы. Некоторые из них следуют примеру своего главы и переходят в ислам. Потомки этих неомусульман, известные под именем саббатеянцев или денмэ, в наше время еще живут в Салониках, Смирне [92]и Константинополе. Они сохранили свои обряды и песни.

Между тем в Португалии машина инквизиции пожирала тела, захваченные ее зубцами.

И здесь, хоть и меньше, чем в Испании, мы находим писателей среди жертв инквизиции.

Родом из Лиссабона, Иегуда Абарбанель, по прозвищу Леон-Еврей или Леон-Врач, представляет тип еврейского ученого времен Возрождения. Врач, философ, советник королей, сочинивший по-итальянски свои знаменитые «Диалоги о любви» [93], а по-древнееврейски — стихи, этот двуязыкий писатель интересует нас скорее как человек, брошенный в ужасы инквизиции, которая наносила сильнейшие удары евреям именно в эту эпоху. Изгнание иудеев из Испании и Португалии, насильственное крещение «еретических» детей непосредственно затронули этого эрудита, который в другое время спокойно занимался бы неоплатоновской философией.

Сын Исаака Абарбанеля, знаменитого еврейского ученого и министра, возведенного в княжеское достоинство при португальском короле Альфонсе V, Иегуда родился между 1460 и 1465 годами, незадолго до установления инквизиции. Как и отец, он получил превосходное для того времени образование и стал знатоком в области греческой и арабской философии, схоластики и медицины.

Среди заговоров и переворотов при королевских дворах, Абарбанели жили между славой и гибелью. После смерти Альфонса V, покровительствовавшего Исааку, новый король Жоан II стал их преследовать. Подозреваемый в участии в заговоре грандов против короля, Исаак вынужден был бежать из Лиссабона в Севилью, куда вскоре приехали к нему три его сына: Иегуда, Иосиф и Самуэль. Абарбанели поступили на службу к испанскому королю. В царствование Фердинанда Католического Исаак состоял советником, а Иегуда — врачом при короле и королеве. В эти годы Иегуду уже звали Леон: это имя было не так ненавистно благочестивым католикам, как Иуда. К тому же в библии символом колена Иудина являлся Лев, по-латыни Лео (Leo), пo-испански Леон (Leon).

За год до изгнания иудеев из Испании у Иегуды родился сын. В роковой 1492 год, «когда сыны рассеяния изгонялись из Сефарада [94]», Фердинанд старался удержать при себе своего врача-еврея, знаниями которого он дорожил. Он готов был сделать для Иегуды исключение, даровать ему жизнь, оставить его в Испании, сохранить за ним высокий пост, но при одном условии: ребенок Иегуды должен быть окрещен.

Абарбанель решительно отверг это предложение. Между тем, чтобы Иегуда не бежал, король решил похитить его сына. Иегуда узнал об этом. Глухой ночью он отослал ребенка с няней в Португалию, как будто его сын —«украденная им вещь». Сам же, спасаясь от погони, прорвавшись сквозь заставы, он бежал в Неаполь, где уже находились его отец и братья. В королевстве Неаполитанском его отец получил звание советника при короле Фердинанде II, а сам он сделался придворным врачом. Наперекор всем преследованиям и бедствиям, слава Абарбанелей еще не закатилась. Иегуда посещал итальянские академии, участвовал в диспутах и, по его словам, торжествовал над всеми христианскими учеными.

Но жестокая печаль терзала сердце великого Иегуды: чтобы спасти ребенка от кастильского короля, он отправил его в Португалию; и вот португальский король, узнав о бегстве Иегуды, задержал ребенка, обрекая отца на разлуку с сыном. После смерти этого португальского фанатика его наследник, по примеру своего испанского собрата, издав декрет об изгнании евреев из Португалии, приказал насильственно крестить евреев и их детей. Маленький Абарбанель не избег общей участи: его окрестили (а крещение часто было равносильно вечной разлуке между некрещеными родителями и крещеными детьми). Он остался в плену у португальцев.

Разлученный с сыном, мудрец Леон-Врач, князь Иегуда, в своей «Элегии о Времени» испускает стоны и вопли, как животное, лишенное своего детеныша. «В смятении моем, дал я ему попасть в сети, из огня бросил я его в пламя костра!» — отчаянно восклицает он. Время обратило его в наемника и кочевника, «заставило его бродить на краю земли». Двадцать лет уже не отдыхают его «кони и колесницы». Время рассеяло дорогих ему людей «по Северу, Востоку и Западу». Его сыну уже двенадцать лет, и до сих пор он не свиделся с ним. Он мечтает не только увидеть его, но и передать ему в наследство свои знания и мудрость предков,

Как влюбленный Соломон тоскует по Суламифи, Иегуда изнывает по своем сыне. Как евреи в вавилонском плену, он отказывается в своей скорби от пения и хочет повесить свою арфу на ивы. Как «Ночь» Микельанджело [95], он спит, и сон ему сладок: во сне он видит своего ребенка. Мы не знаем, удалось ли ему увидеться с ним наяву.