Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции

Сожженные инквизицией за то, что они открыто отреклись от католичества, эти марраны сравниваются авторами «Славословий» с Фениксом [75], Саламандрой [76], Атласом [77], пророком Илией, Самсоном и другими образами греческой и еврейской древности. Библейские элементы сочетаются с мифологическими и испанскими. Феникс, воскресающий из пепла, — излюбленный символ испанских и португальских поэтов, — появится снова и снова, олицетворяя человека, умирающего и возрождающегося в любви.

В сонете Антонио Жозэ да Сильва, португальского маррана, удушенного и сожженного инквизицией в Лиссабоне в 1739 году, этот феникс выступает опять:

Сведующие в греческой мифологии, библии и каббале, авторы «Славословий» раньше всего преданно следуют традициям испанской поэзии. Они противопоставляют жизнь, пребывающую в смерти, — смерти, живущей в жизни.

Единение жизни и смерти обнаруживается и в стихах Самуэля де Красто, посвященных памяти Альмейда Берналя.

Одно из его четверостиший служит вступлением к длинному стихотворению Ионы Абарбанеля [78], в котором каждое десятистишие заканчивается одной из четырех строк Красто. Абарбанель начинает следующими стихами:

Поэты-марраны выработали особую метафорическую и мелодраматическую терминологию для всех элементов этой трагедии. Инквизитор упоминается под именем Плутонова служителя,католики прозваны идолопоклонниками,испанцы — идумеями,испанский фанатизм — идумейским бредом и жестокой гордыней Немврода.Как известно, протестанты называли Рим Вавилоном и давали католикам названия в том же роде.

Хотя Баррьос не принимал участия в сборнике этих «Славословий», он сочинил множество других панегириков. Один сонет он посвятил «Доблестной твердости Томаса Требиньо де Собремонте [79](alias Исхака Израэля), родом из Руисеко, после четырнадцатилетнего тюремного заключения претерпевшего огненную смерть в городе Мексико», другой сонет — казни Диэго де Асенсьон [80], заживо сожженного в Лиссабоне. Кроме того, Баррьос сложил панегирики в честь Авраама Атиаса, Иакова Родригеса Касареса и Ракэли Нуньес Фернандес, заживо сожженных в Кордове в 1655 г. (Ракэли он посвятил два длинных стихотворения). В своих стихах он упоминает в числе казненных еще Тамару Баррокас, заживо сожженную в Лиссабоне, Исхака де Кастро Тартаса, заживо сожженного в Лиссабоне в 1647 г., двух Берналей и других.

Этому потоку религиозных стихотворений мы противопоставляем прекрасный стих Альфреда де Виньи [81]:

Приходится пожалеть, что в эпоху религиозных войн, когда под пытками погибали гугеноты и мориски, — авторы «Славословий», культурные и одаренные люди вынуждены были противопоставить фанатизму инквизиторов другой фанатизм, чуждый нашему времени.

Но остается фактом: в своем сопротивлении полицейской церкви некоторые марраны имели силу отказаться от жизни.

Конечно, надо «свернуть шею красноречию» [83]этих писателей. К счастью, в некоторых стихах есть и нечто другое: это подлинная тюрьма. Порожденные инквизицией, некоторые образцы этой поэзии звучат сильно (замки и засовы лязгают в октавах Авраама Кастаньо и И. Аба [84]).

За несколько десятков лет до появления «Славословий» другой враг инквизиции произнес огненные слова. Гугенот Агриппа д’Обинье сложил свои «Трагические поэмы». Казни протестантов во Франции и в Англии, в подробностях описанные Агриппой, не отличаются от казней марранов.

Наказания и муки ада, которыми поэт грозит инквизиторам, задуманы в дантовском вкусе.