«О Леонардо, о планетах ближних…»
О Леонардо, о планетах ближних,
И о Психее, пойманной в пути;
О радии, о взрыве схем недвижных
Беседуя в творящем забытьи, —
В глазах пытливых (а костяк Сократа)
Огонь блаженный подглядеть люблю,
Ликуя веще: разум бесноватый
Издавна был ближайшим к бытию.
«Как воду чистую ключа кипучего…»
Как воду чистую ключа кипучего,
Твою любовь, родимый, пью, —
Еще в теснинах дня дремучего
Провидев молонью твою.
Ой, сосны красные, ой, звоны зарные,
Служите вечерю братам!
Подайте, Сирины, ключи янтарные
К золоторжавым воротам.
«Родятся в комнатах иные…»
Родятся в комнатах иные,
А ты — в малиновых кустах.
Зато и губы наливные,
И сладость алая в стихах.
Сергунька, друг ты мой кудрявый!
Лентяй, красавец и певун!
Люблю тебя, мой легконравый
Перебиратель струнок-струн.
«Хрычей, и девок, и глазастой…»
Хрычей, и девок, и глазастой,
Беловихрастой детворы
До времени и до поры
Лишен мой дух. Но часто, часто
Тоской тоскую по деревне:
Свистульку, кумача лоскут
Несу, как чудо, с верой древней
В свой страшный городской уют.
«Корявой погани, грибья и хворостины…»
Корявой погани, грибья и хворостины,
Разлапых пней, коряг и дупел вековых
Все тайны выглядев, худой и долгоспиный
Хохол взыграл на струнах — из волов живых,
Жестокий, вытянул он эти струны-жилы.
Не обсушив, на гуслях грубых растянул,
И вольный вихрь степей днепровских вдруг подул,
Сырые звуки стали нерушимо милы.
«Просторен мир и многозвучен…»
Просторен мир и многозвучен,
И многоцветней радуг он.
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Назвать, узнать, сорвать покровы
И праздных тайн и ветхой мглы —
Вот подвиг первый. Подвиг новый —
Всему живому петь хвалы.
«О звездах, о просторах черных…»
О звездах, о просторах черных,
О пышной, первозданной мгле
Он замечтался на земле
В стихах надменных и упорных.
Но если б другом к Демиургу
Он взят был, к горю своему,
И строго спрошен: быть чему? —
Сказал бы твердо: Петербургу.
«Он верит в вес, он чтит пространство…»
Он верит в вес, он чтит пространство,
Он нежно любит матерьял.
Он вещества не укорял
За медленность и постоянство.
Строфы послушную квадригу
Он любит — буйно разогнав —
Остановить. И в том он прав,
Что в вечности покорен мигу.
<191З>
«Я отроком в музее меж зверей бродил…»
Я отроком в музее меж зверей бродил,
Учась творить многообразно и едино.
Вдруг птеродактиля распластанного вскрыл
Передо мною желтый камень за витриной.
Изысканных костей стремительный состав
Еще младенчески просторными глазами
Схватил — и, тело прежнее свое узнав,
Рыдал бессмысленно блаженными слезами.
«В начале века профиль странный…»
В начале века профиль странный
(Истончен он и горделив)
Возник у лиры. Звук желанный
Раздался, остро воплотив
Обиды, горечь и смятенье
Сердец, видавших острие,
Где в неизбежном столкновенье
Два века бились за свое.
<1913>
«В высоком кургане, над морем, над морем…»
В высоком кургане, над морем, над морем,
Мы долго лежали; браслета браслет
Касался, когда под налетами бури
Качался наш берег и глухо гудел.
Потом нас знакомили в милой гостиной.
Цветущею плотью скелет был одет,
За стекла пенсне, мимо глаз накаленных,
В пустые глазницы я жадно глядел.
«Безбровые очи наивно смежила…»
Безбровые очи наивно смежила…
Дымит папироска в руке восковой.
Но алые губы: как будто могила
Взрастила цветок на себе заревой.
Какую тебе запою колыбельную,
Какой убаюкаю лаской тебя?
Еще не видна ты сквозь мглу запредельную
И только устами земная, моя.
