Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

Крестьянин (старикам). Если бы не вы, горожане, наши нивы цвели бы, наши риги не могли бы вместить зерно! Если бы не вы, мы были бы сильны, здоровы и спокойны. Если бы не вы, наши дочери не шли бы на панель, а наши сыновья — в казармы. Вы запятнали нас своими вожделениями, своими пороками, и вы же спустили с цепи это чудовище — войну.

Горожанин (крестьянам). Пеняйте на себя. Зачем вы являетесь к нам жадными полчищами? Из деревенской глуши вы приходите грабить и воровать; вы скудоумны, ваши мелкие душонки так черствы и свирепы, что вас не отличишь от разбойников. Вы поставили за всеми прилавками вашу скупость и плутовство. Вы постепенно заполнили все конторы на земле. И если наш век скрежещет бездарными, раболепными перьями, — виною миллионы ваших рук, готовых переписывать до гроба.

Крестьянин. Мы были вам необходимы. Не вы ли огласили призывами наши поля?

Горожанин. Вы — тесто, замешанное на посредственности; батальоны, занумерованные ничтожеством. Вы — причина медленного одряхления городов, их косности и тяжеловесности. Если бы не вы, город еще сохранил бы легкость, бодрость, подвижность. Если бы не вы, по-прежнему процветали бы отвага, живость, горячность. Если бы не вы, сон не парализовал бы жизнь, смерть не напитала бы землю кровью.

Старик. Эй, не думаете ли вы, что враг, сложив руки, ждет конца ваших пререканий? Если наш город погибнет, то из всех бесполезных слов, из бесцельных споров, из многословия и красноречия, которые столетиями сыпались на него, наверное можно будет соткать ему погребальный саван. Говоруны — единственные виновники несчастий.

Второй. Все сговорились против Оппидомани. Как в падали гнездится тысяча личинок, так в ней заложены тысячи причин ее гибели. Счастье, что там, в далеких землях, еще могут появиться спасители!

Третий. Уже второй день невиданный мятеж держит в страхе весь город. Народ укрылся на кладбище, лежащем за старыми кварталами. Могилы и склепы служат ему убежищем. Он бастует. Правительственные войска отрезали ему пути.

Крестьянин. Оппидомань одновременно стала осажденной и осаждающей.

Старик. По примеру Рима — чернь ушла на Авентин.

Второй

Сельский ясновидец

Старик. О, кто бы он ни был, этот неведомый, — с каким восторгом был бы он встречен! Весь народ — и мы первые — приветственно склонились бы перед ним.

Сельский ясновидец

Старик. Он еще не родился.

Второй. Никто не предчувствует его прихода.

Третий. Никто не предрекает его деяний.

Четвертый. А Жак Эреньен?

Пятый. Жак Эреньен?.. Это безумец!

Сцена вторая

Офицер (читает). «Сим воспрещается пропускать в город кого бы то ни было; исключение сделать только для трибуна Жака Эреньена. Необходимо, чтоб он почувствовал, как велика эта милость. Для соблюдения формы сначала отказать ему в пропуске». Подписано: «Правительство Оппидомани».

Эреньен. Я — из тех, кто не бросает слова на ветер. Оппидомань — это город, где я вырос, страдал и сражался за свои идеи, самые прекрасные из всех, какие может исповедовать человек. Я любил Оппидомань, когда она казалась непобедимой. Теперь я хочу занять свое место в ряду бойцов, умирающих за нее. И я хочу добиться этого для всех, кто пришел сюда вместе со мной, для всех, кого я встретил на своем пути. Я сам побудил их следовать за мною. Я направил к мужеству поток, стремившийся к трусости.

Офицер. Я знаю, кто вы, но не могу изменить полученных мною приказов.

Эреньен. Каких приказов?

Офицер. Никого не пропускать за эту преграду! (Указывает на городские ворота.)

Эреньен

Приказ! Но ведь подобные приказы губят народ! Кто сосчитает число защитников в часы беспредельной печали? Кто помешает умереть сообща объединенным одной опасностью? Я требую, чтоб вы пропустили всех!

Офицер. Я не могу.