Ахиллесово сердце

самолет.

1965

Из закарпатского дневника

Я служил в листке дивизиона. 

Польза от меня дискуссионна. 

Я вел письма, правил опечатки. 

Кто только в газету не писал 

(графоманы, воины, девчата, 

отставной начпрод Нравоучатов) – 

я всему признательно внимал. 

Мне писалось. Начались ученья, 

Мчались дни. 

Получились строчки о Шевченко, 

Опубликовали. Вот они:

Сквозь строй

И снится страшный сон Тарасу.

Кусищем воющего мяса

сквозь толпы, улицы,

гримасы,

сквозь жизнь, под барабанный вой,

сквозь строй ведут его, сквозь строй!

Ведут под коллективный вой:

«Кто плохо бьет – самих сквозь строй»,

Спиной он чувствует удары:

Правофланговый бьет удало.

Друзей усердных слышит глас:

«Прости, старик, не мы – так нас».

За что ты бьешь, дурак господен?

За то, что век твой безысходен!

Жена родила дурачка.

Кругом долги. И жизнь тяжка.

А ты за что, царек отечный?

За веру, что ли, за отечество?

За то, что перепил, видать?

И со страной не совладать?

А вы, эстет, в салонах куксясь?

(Шпицрутен в правой, в левой – кукиш.)

За что вы столковались с ними?

Что смел я то, что вам не снилось?

«Я понимаю ваши боли, –

сквозь сон он думал, – мелкота,

мне не простите никогда,

что вы бездарны и убоги,

вопит на снеговых заносах

как сердце раненой страны

мое в ударах и занозах

мясное

месиво

спины!

Все ваши боли вымещая,

эпохой сплющенных калек,

люблю вас, люди, и прощаю.

Тебя я не прощаю, век.

Я верю – в будущем, потом...»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Удар. В лицо сапог. Подъем.

1963-1965

Песенка травести из спектакля «Антимиры»

Стоял Январь, не то Февраль,

какой-то чертовый Зимарь.

Я помню только голосок

над красным ротиком – парок

и песенку:

 «Летят вдали

красивые осенебри,

но если наземь упадут,

их человолки загрызут...»

1963

Эскиз поэмы

22-го бросилась женщина из застрявшего лифта,

где не существенно –

важно в Москве –

тронулся лифт

гильотинною бритвой

по голове!

Я подымаюсь.

Лестница в пятнах.

Или я спятил?

И так до дверей.

Я наступаю рифлеными пятками

по крови твоей,

по крови твоей,

по крови твоей...

«Милая, только выживи, вызволись из озноба,

если возможно – выживи, ежели невозможно –

выживи,

тут бы чудо! – лишь неотложку вызвали...

выживи!..

как я хамил тебе, милая, не покупал миндалю,

милая, если только –

шагу не отступлю...

Если только...»

«Милый, прости меня, так послучалось.

Просто сегодня

все безысходное – безысходней,

наипечальнейшее – печальней.

Я поняла – неминуема крышка

в этом колодце,

где любят – не слишком,

крикнешь – не слышно,

ни одна сволочь не отзовется!

Все окружается сеткой железной.

Милый, ты рядом. Нет, не пускает.

Сердце обрежешь, но не пролезешь.

Сетка узка мне.

Ты невиновен, любимый, пожалуй.

Невиноватые – виноватей.

Бьемся об сетки немилых кроватей.

Ну, хоть пожара бы!

Я понимаю, это не метод.

Непоправимое непоправимо.

Но неужели, чтобы заметили, –