Песни нашего двора

Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:

У всех дети как дети, а ее - в лагерях.

Припев.

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона.

Мирно спит у параши доходяга-марксист.

Предо мной, как икона, вся запретная зона,

А на вышке маячит ненавистный чекист.

* * *

Я по тебе соскучилась, Сережа,

Истосковалась по тебе, сыночек мой.

Ты пишешь мне, что ты скучаешь тоже

И в октябре воротишься домой.

Ты пишешь мне, что ты по горло занят,

А лагерь выглядит суровым и пустым.

А вот у нас на родине, в Рязани,

Вишневый сад расцвел, как белый дым.

Уж скоро в поле выгонят скотину,

Когда нальется соком нежная трава.

А под окном кудрявую рябину

Отец срубил по пьянке на дрова.

У нас вдали, за синим косогором,

Плывет, качаясь, серебристая луна.

По вечерам поют девчата хором,

И по тебе скучает не одна.

Придут домой, обступят, как березы:

"Когда же, тетенька, вернется ваш Сергей?"

А у одной поблескивают слезы,

В глазах тоска-печаль прошедших дней.

А я горжусь, но отвечаю скромно:

"Когда закончится осенний листопад,

Тогда Сергей навек покинет зону

И вслед за тем воротится назад".

Так до свиданья, Сережка, до свиданья.

Так до свидания, сыночек дорогой,

До октября, до скорого свиданья,

Как в октябре воротишься домой.

* * *

Серебрился серенький дымок,

Таял в золотых лучах заката.

Песенку принес мне ветерок

Ту, что пела милая когда-то.

Жил в Одессе славный паренек.

Ездил он в Херсон за голубями.

И вдали мелькал его челнок

С белыми, как чайка, парусами.

Голубей он там не покупал,

А ходил и шарил по карманам.

Крупную валюту добывал.

Девушек водил по ресторанам.

Но пора суровая пришла:

Не вернулся в город он родимый.

И напрасно девушка ждала

У фонтана в юбке темно-синей.

Кто же познакомил нас с тобой?

Кто же нам принес печаль-разлуку?

Кто на наше счастье и покой

Поднял окровавленную руку?

Город познакомил нас с тобой.

Лагерь нам принес печаль-разлуку.

Суд на наше счастье и покой

Поднял окровавленную руку.

А за это я своим врагам

Буду мстить жестоко, верь мне, детка!

Потому что воля дорога,

А на воле я бываю редко.

Серебрился серенький дымок,

Таял в золотых лучах заката.

Песенку принес мне ветерок

Ту, что пела милая когда-то.

БАЦИЛЛА И ЧУМА

Лежали на нарах два рыла,

По воле грустили друзья:

Один был по кличке Бацилла,

Другой был по кличке Чума.

Природа им счастье дарила,

А горе сулила тюрьма.

В Маруську влюбился Бацилла,

На Катьку глаз бросил Чума.

В картишки мастишка валила,

А ну-ка держись, фраера!

Ведь с вами играет Бацилла.

"Вот черти!" - кричал им Чума.

Маруська подумать любила,

А Катька порчушкой была.

За Муськой приехал Бацилла,

За Катькой приплыл сам Чума.

В Москве у Нескучного сада,

На воздух подняв два пера:

"Мне с вами базарить не надо,

Разденьтесь! Я самый Чума".

Но вскоре округа вся взвыла,

Узнала про них Колыма:

Во льды оторвался Бацилла,

Во мхи возвратился Чума.

Лежали на нарах два рыла,

По воле грустили друзья:

Один был по кличке Бацилла,

Другой был по кличке Чума.

* * *

За окном кудрявая белая березонька.

Солнышко в окошечко нежным светом льет.

У окна старушечка - лет уже порядочно,

С Воркуты заснеженной мать сыночка ждет.

И однажды вечером принесли ей весточку.

Сообщили матери, что в разливе рек

Ваш сыночек Витенька, порешив охранника,

Темной зимней ноченькой совершил побег.

Он ушел из лагеря в дали необъятные,

Шел тайгой дремучею ночи напролет,

Чтоб увидеть мамочку и сестренку Танечку.

Шел тогда Витюнечке двадцать третий год.

И однажды ноченькой постучал в окошечко.

Мать, увидев Витеньку, думала, что сон.

"Скоро мне расстрел дадут, дорогая мамочка!"

И, к стене приникнувши, вдруг заплакал он.

Ты не плачь, старушечка, не грусти, не мучайся,

Ты слезами горькими сына не вернешь.

На ветвях березовых капельки хрустальные:

С ней береза плакала, не скрывая слез.

ЖУРАВЛИ УЛЕТЕЛИ

Уходящая осень- журавли улетели.

Опустели и смолкли родные поля.

Лишь оставила стая среди бурь и метелей

Одного с перебитым крылом журавля.

Поднялись они в путь, и опасный, и дальний,

И затих на мгновенье широкий простор.

Скрип больного крыла, словно скрежет кандальный,

А в глазах бесконечный, безмолвный укор.

Был когда-то и я по-ребячьи крылатым,

Исходил и изъездил немало дорог,

А теперь вот лежу я в больничной палате,

Так без времени рано погас и умолк.

Вот команда раздалась и четко, и бойко

Снова в бой посылают усталых солдат.

У окошка стоит моя жесткая койка.

За окном догорает багряный закат.

Ну так что?! Ну и пусть! И какое мне дело,

Если даже последний закат догорит.

Журавли улетели - скоро будут метели,

Только я с перебитым крылом позабыт.

* * *

Мы познакомились на клубной вечериночке.

Картина шла у нас тогда "Багдадский вор".

Глазенки карие и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.

Не знал тогда, что ты с ворами связана,

Не знал тогда: красиво любишь жить.

Но все тогда, что нами было сказано,

Умела в злую шутку обратить.

Я не заметил, как зажегся страстию.

Я не заметил, как увяз в грязи.

Прошло полгода - с воровскою мастию

Вперед я двинулся по новому пути.

Я воровал и жил красиво, весело,

По ресторанам широко гулял.

Но вот однажды на "малине" вечером

Мне про тебя все кореш рассказал.

Нет, не меня любила ты, продажная.

Нет, не со мной в мечтах своих была.

Мне отдавалась целиком ты ночью каждою,

А днем за деньги с фраером жила.

Я взял наган, надел реглан красивый.

Вошел, тихонько двери отомкнув.

Наган увидела ты - и твой взор тоскливый

Меня как будто под руку толкнул.

Не помню, как бежал и как я падал,

Не помню, где и с кем я водку пил.

А помню только, как я горько плакал

И наше танго бесконечно заводил.

Мы познакомились на клубной вечериночке.

Картина шла у нас тогда "Багдадский вор".

Глазенки карие и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.

* * *

Я родился на Волге, в семье батрака.

От семьи той следа не осталось.

Мать безумно любила меня, чудака,

Но судьба мне ни к черту досталась.

Был в ту пору совсем я хозяин плохой,

Не хотел ни пахать, ни портняжить,

А с веселой братвой, по прозванью блатной,

Приучился по свету бродяжить.

Помню я, как встречались мы в первые дни,

Я с ворами сходился несмело.

Но однажды меня пригласили они

На одно разудалое дело.

Помню, ночь, темнота, можно выколоть глаз.

Но ведь риск - он для вора обычай.

Поработали мы - обернулись за час

И, как волки, вернулись с добычей.

А потом загуляла, запела братва.

Только слышно баян да гитару.

Как весной зелена молодая трава!

Полюбил я красивую шмару.

Ну и девка была - глаз нельзя оторвать!

Точно в сказке ночная фиалка.

За один только взгляд рад полжизни отдать,

А за ласки - и жизни не жалко.

Одевал, раздевал и ходил, как шальной,

Деньги тратил направо, налево.

Но забрали меня темной ночкой одной

За одно развеселое дело.