«Я простой и жадный огнепоклонник…»
Я простой и жадный огнепоклонник.
Слова — обугленные пни.
Сердце — неизданный сонник —
Несуществующие огни.
Огненное лето неповторимо:
Угарны лампады лесов.
Захлебнется рыжим дымом
Солнечное колесо.
И точно лохматая падаль
Вверху — задыхающаяся глубь.
Бросилась душной громадой
Память в косматую мглу.
Земле («Сердце — неуч — все в том же классе…») [23]
Сердце — неуч — все в том же классе,
Все те же волосы и те же падежи.
Мне все равно весною не украсить
Сухое слово — жить.
О подожди — не выжечь вереск,
Не выбелить белилом лен.
На солнцепеке глаз заснувшим зверем
Мне сторожить не тающий и жаркий лед,
Прилег в проталине замшенный запах —
На травы выступивший пот.
Смотри, смотри, — там талый запад
От этих глаз — слепой.
Постой, не пой, не пой, не надо!
Мне ладан дан не для земли.
Здесь каждый лист от жажды жаден
И жалость жалобней цветущих лип.
О, как болит весенний просвет просек,
Как просят губ над лесом облака!
Опять, опять заносы сосен
Сжимают хвоей желтый скат.
Река поет и моет мели —
Купели земляных недель.
Метель лучей закружит и застелет
Оттаявшей земли постель.
В последний раз — не пой запоем
И вспомни перебои дней:
Пускай течет за полем поле
Мой час свинцовый на свинцовом дне.
ЧЕТ ИЛИ НЕЧЕТ
«Голод — тяжелая челюсть…»
Голод — тяжелая челюсть —
Ты доисторический восторг.
Слепые стихи, что бились и пелись,
Точно незрячий взор.
Сцепленных рук обрубленные сучья.
Рукопожатье — скреп.
Мне кажется, что все на земле в дремучей,
В непередаваемой игре.
Тело — косматый обрубок.
Рваный, сшитый шрам.
Разве поймут выщербленные губы,
Что ты только сестра?
Даже ресницы всклокочены любовью.
Расплавленные глыбы глаз.
Молчать и молчаньем славословить,
Как водой изгиб весла.
«Нежность, сорвавшаяся под откос…» [24]
Нежность, сорвавшаяся под откос, —
Динамитом вырванные шпалы.
Разорвать бы и грудь вкось,
Чтоб она никому не досталась.
Наваленный грудой железный лом —
Спаянные болью колеса и оси.
Ветер косой косым крылом
Смятую траву не скосит.
Зачем из-под рессор глаза
Сквозь песок и разметанный щебень,
Точно сорвавшийся залп
Живой — в небо?
Надо мной огненная плеть
Стегнет по скрюченному железу.
Дымом набухающая медь —
Задыхающаяся нежность.
«Над нами грохочущий мост…» [25]
Над нами грохочущий мост —
Походка грузного паровоза.
Заблудившийся в сваях норд-ост
Лица, точно реи, морозит.
Сегодня причал плеча
Туже, чем нахрип боли.
Г лаза — почерневший очаг,
Четыре луча и неволя.
Чет или нечет осекшихся слов?
Молчанья не сложить и не вычесть.
Отчаянный всплеск — сорвавшееся весло
Этих губ, и одурь — обычай.
Наместник («Опять заплатанные песни…»)
Опять заплатанные песни
И перепев скупых страниц.
Склонись и вспомяни, — наместник,
Твой тесный мир в плену ее ресниц.
Молись иль не молись — ты не истратишь
Восторгом вытравленных глаз.
Расторгнув дни — в ночи сестра-тишь,
Ты плачешь и целуешь купола.
Из-за угла лететь — у водопоя поезд
Запомнит семафорные зрачки.
И ты у темных скирд воспой звезд
И насыпи сыпучие пески.
Твой скит, твой грубый сруб, наместник,
У самых губ, у самых глаз ее.
Поющий ялик, зыбь безвольных песен —
Твой тесный мир волною смят.
«Сегодня небо сошло с ума…» [26]
Сегодня небо сошло с ума
И ночь оглохла от гула.
Перепутанных звезд кутерьма
И слепой, сутулый переулок.
Мой! Мой бетонный вздох
И губы, как под поездом рельсы.
Глаза — невероятный переполох,
Космами волос лоб разгорелся.
А плечи, как упор моста —
Тяжелый виадук рук легок.
Ночь и сытая пустота
У несуществующего порога.
