На тропу, от пыли голубую,
Тень ложилась прямо перед ним,
Из одной страны его в другую
Выгоняли вечером глухим.
Он пошел, как привиденья слепок,
Через мост, но, перерезав путь,
Часовой в мундире цвета пепла
Приказал обратно повернуть.
Но едва готовы ноги были
По земле безрадостной ступать,
Часовой в мундире цвета пыли
Через мост погнал его опять.
И тогда он встал посередине,
Между двух равно враждебных царств…
Вечер шел, прохладу гор надвинув
На дневной кончающийся жар.
И в его золотолицей славе
Человеку стало всё равно —
Было ль то ущелье в Югославии,
Итальянским было ли оно.
Лес был тих, как будто сосны сердце
К небу поднимали в облака,
А в глаза взметала дружбы блеском
Все границы смывшая река.
И в таком наплыве простодушья
Подступал утесов теплый ряд,
Что еще внимательней послушай —
И они с тобой заговорят.
Человек почувствовал, как сила
Медленно по жилам поднялась,
Как усталость мутную гасила
Мужества вскипающая страсть.
Он стоял бойцом, который ранен,
Но и враг у ног его сражен,
Будто был закатом отчеканен
И один за всех изображен.
1935–1936
Не тем последним снегом,
Что падал на плечо,
Не вымысла набегами
Я нынче увлечен,—
Но всей стиха живучестью
Хочу я в жизнь врасти,
Над стиховою участью
Задумался мой стих.
Среди ночей обугленных,
Углям ночей под стать,
Он фосфорными буквами
Пытался заблистать.
И вижу как в тумане я
В предутренней строке
Подпольщика Германии,
Идущим налегке.
Быть может, в то мгновение
Услышал он в саду
Простое птичье пение
В простых дерев ряду,
И вспомнил, как безжалостен
Тюремный потолок,
Как мысли об усталости
Он в пыль перетолок,
Подумал он по-дружески
Вне всякой тьмы забот,
Что лип тех старых кружево
Его переживет.
Но, жизнь на подвиг выменяв,
В метель и в зноя звон
Они свободы именем
Клянутся, как и он.
И надо только выстоять,
Спокойствие храня,
Когда за каждым выступом
Готова западня.
Во встрече той предутренней
Всю меру, стих, учти,
Всё жило силой внутренней,
Безо́бразной почти.
Изобрази движение
Тех влажных листьев лип
И тонкий отблеск пения,
Который к ним прилип.
Изобрази, как юноша
Прошел среди аллей,
Иную жизнь задумавший
И присягнувший ей.
Изобрази без горести
Рассвет, весну, дома,
Всё — как начало повести,
Где автор — жизнь сама.
1935–1936
148–162. ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ
Плывет над площадью пустой
Июльских дней настой.
И бронзовый стоит на ней
Веселый маршал Ней.
Здесь город тих, слегка угрюм,
В шафранный плащ одет,
А я на маршала смотрю:
Знакомый силуэт.
Всплывает детства давний миг —
Ты над душой моей
Стоял в страницах рваных книг,
Веселый маршал Ней.
Смешны рисунки мне Раффе,
Смешны мне годы те.
Сто лет прошло… Сижу в кафе,
В парижской тесноте.
Когда б ты с камня слез, гроза,
Ко мне, отерши лоб,
То я б грозе порассказал
Хотя б про Перекоп.
Про день, что был не бирюзов,
Про наших армий вихрь,
Про тех, что вышли из низов, —
Про маршалов моих.
И ты бы — бронзовый, рябой —
Смотрел на грани крыш,
Где несмолкающей трубой
Вдали ревет Париж.
Где в летней дымчатой красе,
Наметившись едва,
Он грозен, он еще не все
Сказал свои слова.
1936
