Избранное

На прощание Иван Михайлович поделился своими задумками на будущее.

– Тысяч пятьдесят должны намолотить. Еще один сын вернется из армии. Он шофер. Будет в звене свой водитель.

Понятно, что до новых высот добраться будет нелегко; но в дружной семье дело всегда спорится.

Всадник времен гражданской

Фашисты шли на них во весь рост. Шли самоуверенно, нагло. Сыпали огнем автоматы. Раскалываясь под ударами их сапог, брызгали роровой мякотью кавуны.

«Как звери», – мелькнуло у него в голове.

Потом, когда он увидит разоренные села и города, детские обожженные трупы, расстрелянных стариков и женщин, он вспомнит эту мелькнувшую в его первом бою мысль, и убеждение, что фашисты – звери, наполнит его сердце еще большей ненавистью к врагу. И даст ему, уже не рядовому бойцу, а старшему политруку (это звание Ткачу присвоят вскоре после боя на бахче, победного для них, необстрелянных ребят), и силу, и мужество в кровавой схватке с теми, кто посягнул на самое святое для него – на жизнь советских людей, на наш строй, который он, Михаил Ткач, утверждал, как мог, до войны и который утверждал его – как коммуниста, борца за наши идеалы.

…Батрацкий сын, познавший холод и голод, и панскую нагайку, Михаил Ткач был поднят на ноги и вскормлен Великим Октябрем. Сам он в слово «вскормлен» вкладывает не только образный, но и прямой смысл. С шестилетнего возраста оказавшийся в людях – у отца и матери было девять детей, он впервые поел досыта только при новой власти, когда приехал в Одессу из-под Винницы, чтобы устроиться на завод. В рабочей столовой оборванный, изнуренный парнишка получил полное блюдо борща и столько же гречневой каши.

Потом Советская власть дала подростку и хорошую работу – слесаря на заводе имени Октябрьской революции, и возможность учиться на рабфаке, и многое другое. Но блюдо разваренной в простой воде гречки на всю его жизнь останется символом изобилия. И Нина Николаевна, жена Михаила Федоровича, и поныне два раза в неделю, как минимум, ставит на стол гречневую кашу.

Эта власть, вырастив из бывшего батрака стойкого верного сына партии, в двадцать девятом году доверит ему новую жизнь на селе.

Тогда Ткачу исполнилось двадцать пять. А первых председателей из рабочих называли – кому не известно! – двадцатипятитысячниками. Товарищи его шутили по этому поводу:

«Ну, Федорыч, быть тебе счастливым: двадцать пять на двадцать пять!» И, спустя многие годы, когда белым яблоневым цветом его голову высветит седина, оглядываясь на пройденное и по сей день продолжая оставаться на посту председателя одного из лучших колхозов Украины, он скажет:

– Да, я был счастлив и счастлив сейчас…

А тогда, в двадцать девятом, гасли от нехватки кислорода лампы в хатах села Красногорово, где проходили крестьянские сходки. Кулацкие прихвостни кричали: «Невозможно создать колхоз на базе бедняцких хозяйств. Из сотни лодок корабля не построишь!»

Они не только кричали, но и стреляли из ночной тьмы, бросали под колеса трактора, запахивающего межи, детей. Но все же к весне тридцатого года стало село Красногорово Березовского района Одесской области центральной усадьбой коллективного хозяйства «Суспильна Праця». От тех времен в бывшем правлении колхоза в косяке двери торчит винтовочная пуля, метившая в председателя. И стоит в селе на пьедестале трактор, на котором вел он первую борозду на колхозном поле – торил первую тропочку к новой жизни.

Он был там недавно. Шел по селу и радовался, каменные дома под железом и черепицей, фермы, что заводские цехи, машинный двор, полный техники.

Собрался народ. Поцелуи, объятия, слезы, и самое частое в этих случаях: «Помнишь?»

– Помнишь ли, Федор, – спросил Ткач механика, сына первой колхозницы Марии Носенко – как ты за хвост свою корову держал, которую мать на двор колхозный вела? Надеюсь, теперь в хвосте не плетешься?

Засмеялись собравшиеся: «Ох, Федорыч! И надо же, что на свет белый вытащил».

– Не-ет! – закричали хором. – Теперь он у нас только впереди ходит.

И задумались вдруг: «Вот оно как жизнь-то давалась новая! Сколько же труда приложила партия, чтобы заскорузлые души крестьянские распрямить, повернуть их к свету».

«Что такое колхоз, товарищи? Это… чтобы вместе работать… чтобы один человек помогал другому». Вспомнились эти слова Михаила Федоровича с той первой их сходки в апреле двадцать девятого. Вспомнилось все, что в борьбе прошлого и будущего одерживало победу, как «наше» брало верх над привычным «мое» и как за эту новую жизнь, в которой люди впервые обрели счастье, они потом стояли насмерть.

…Михаил Федорович учился в сельскохозяйственной школе в Одессе, когда началась война. Горел под бомбами красавец-город. А они, курсанты, изучали агрономию, такую мирную и, казалось, ненужную в это огненное время науку. Их не взяли на фронт, пока они не сдали последние экзамены.

– Партия и тогда думала о сельскохозяйственных кадрах, о специалистах, – сказал однажды, вспоминая этот момент, Михаил Федорович. – Нас было в школе 420 выпускников 1941 года. Мы получили добротные знания, но вот дипломы – не успели. После войны выдавали их оставшимся в живых. Они-то и пошли на самые сложные участки работы в сельском хозяйстве. Как пригодились стране их знания!

Как пригодились эти знания агронома и ему. И как пригодился он с ними Родине, Михаил Ткач почувствовал, быть может, раньше многих своих однокашников, когда его, израненного комиссара передвижного полка, совершавшего отчаянные вылазки в тыл противника, после госпиталей, списанного из армии «по чистой», направили начальником политотдела МТС, а затем и первым секретарем райкома партии в только что освобожденный Братский район Николаевской области.

Подвиг в то время, что на фронте, что в тылу, ценился одной мерой – как же иначе? На заводах, на колхозных полях работали дети и жены солдат, работали бывшие фронтовики, ранениями возвращенные с полей сражений. И с обожженной, изуродованной земли шел в закрома Родины хлеб.

Тогда-то и получил Братский секретарь орден Отечественной войны I-й степени.

Спустя годы, когда Ткач обзаведется семьей, переедет работать в другую область (займет пост председателя райисполкома) и у него подрастет сынишка Валерий, он, этот сынишка, как все мальчишки, мечтающий о военных подвигах, спросит однажды отца, показывая на отливающий золотом орден:

– А это за что тебе дали, пап?

– За хлеб, – ответит отец, чем немало удивит и разочарует сына. Что значит растить этот хлеб, Валерка узнает потом, когда станет бригадиром в хозяйстве, где председателем будет его отец. Узнает и о ратных делах его; батька сам расскажет ему об этом, но только чуть позже, перед армейской службой Валерия, чтобы тот навсегда запомнил, что война – не романтика, что служба сурова и требует особого напряжения духовных и физических сил.

Узнает Валерий, как отец его впервые убил фашиста, под Мелитополем, на бахче, пораженный звериной натурой этого завоевателя, как потом, на подводах с установленными на них пулеметами, метельными февральскими ночами совершал с отважными хлопцами отчаянные налеты на тыловые части противника.

38-летний комиссар особого полка, он был всегда на передней тачанке, первым врывался в расположение фашистских гарнизонов, сеял панику, страх и смерть среди врага.

Да, он и тут был первым. И первым попал под обстрел фашистских пушек, когда дивизия шла на штурм станции Лозовой, дабы перерезать гитлеровцам путь на Донбасс. Отец скажет сыну:

– Это хорошо, что первым шел я. Мы нарвались тогда на засаду. Нужно было поднять людей. И мне удалось это сделать, хотя был уже ранен. Тяжко пришлось. Но взяла дивизия наша Лозовую. Пленных тьму захватила, техники много. И склады с боеприпасами фронтового значения. Ну, а рана… На войне – не без этого.

«Хорошо, что я был впереди»… И это сказал человек, получивший в бою у Лозовой, помимо ранения в руку, еще и тяжелейшую контузию, после которой пришел в сознание только в госпитале… в Баку.